Качели в Пушкинских Горах

Бабушкин взгляд сделался совершенно неподвижен, и Маше показалось, что она смотрит в глаза сове.

— Видишь ли, — медленно произнесла бабушка, — мне приходилось заниматься в жизни многими вещами, и вряд ли тебе будет интересно слушать перечень моих профессий… Поэтому я скажу только одно: я мать своего сына! И бабушка Юлии! Этого достаточно?

— Извините, пожалуйста… — Маша уткнулась в блюдце.

Бикулина хмуро молчала. Маша украдкой на нее взглянула, надеясь встретить в глазах Бикулины понимание и одобрение, но… пустыми были глаза Бикулины! «Ей все равно? — подумала Маша. — Или же она считает, что безумная бабушка права? Что она в своем уме, утверждая, что она мать своего сына?»

— Я сейчас вернусь… — Маша окончательно растерялась. — Пойду причешусь… — и выбежала в прихожую.

Овальное зеркало в мраморной оправе мрачно отражало стоящий напротив высокий черный шкаф. Маша заглянула в зеркало и удивилась, какое бледное у нее лицо, словно изморозь какая-то на нем появилась. Так удивительно преломлялся свет в прихожей. Сюда доносился вибрирующий бабушкин голос: «… только сейчас поняла, Юля, ты осталась в Москве, чтобы не мешать… много работать, чтобы вытащить эту одесскую команду по крайней мере в призеры… можно было сделать иначе… зачем драматизировать события… позорить отца… на дерево… не обезьяна, не разбойница из шайки Робин Гуда…»

— Маша! — закричала из кухни Бикулина.

— Иду! — Маша вернулась в кухню.

— Я думаю, тебе надо написать отцу письмо и объяснить свое поведение… — продолжала бабушка.

— Хорошо, я так и сделаю… — кивнула Бикулина.

— Кстати, милая моя девочка, — обратилась бабушка к Маше, — твой отец случайно не проектирует спортивные сооружения?

— Нет. Он занимается жилищным строительством.

— То есть строит эти ужасные бетонные коробки?

— Ему самому неприятно…

— Когда твой отец тренировал свою первую команду в Хацепетовке, — повернулась бабушка к Юле, — они каждый раз проигрывали, когда их вратарь защищал западные ворота. Потом выяснилось, что идиот-архитектор так спроектировал стадион, что солнце с семи до половины восьмого светило вратарю прямо в глаза и он пропускал голы… Правда, потом, — хитро сощурилась бабушка, — твой отец это разгадал и всегда старался, чтобы западные ворота в первом тайме достались противнику… У них даже были специальные монеты — с двух сторон — два орла или две решки. Какие бы ворота противник ни загадал, ему выходили западные! Кстати, девочки, — перестала смеяться бабушка, — пойдемте в комнату, я вам кое-что покажу… — голос ее сделался таинственным.

Прошли в комнату, где стену украшал макет футбольного поля, на нем крепились магнитные фигурки игроков.

— Я хочу сказать одну очень важную вещь, Юля, — прошептала бабушка и странно посмотрела на Машу, словно та могла оказаться предательницей. — Я долго думала и поняла, как нужно твоему отцу строить игру в одесской команде… — в глазах у бабушки вовсю прыгали черные мячики. Маше стало не по себе. — Длинный пас! Необходим длинный пас! — страстно продолжала бабушка. — Зачем эти бесполезные комбинации в центре поля, нужен длинный пас! Защитник перебрасывает мяч через центр поля сразу к нападающим, ты понимаешь, Юля! Ты напишешь об этом отцу?

— Хорошо, хорошо, напишу…

— Юля, это необходимо! Поклянись, что напишешь! Если я напишу, твоя дорогая мамочка разорвет письмо в клочки и отец ничего не узнает… Напишешь?

— Напишу-напишу… — Бикулина, как заколдованная, передвигала магнитные фигурки по полю.

Маша тихонько вышла в прихожую, щелкнула замком и оказалась на лестнице. Совсем стемнело, и две звезды дрожали в окне, как зрачки-мячики в глазах Бикулининой бабушки.

Спускаясь вниз, Маша думала: отчего Бикулина так строга к своим родителям и подругам? И почему ни разу во время диковинных бабушкиных речей усмешка не тронула уст Бикулины? Маша вспомнила, с каким трепетным уважением произнесла Бикулина слово «безумие»…

И впоследствии Маша замечала, стоило ей выразить радость по поводу хорошей погоды, полученной пятерки, похвалиться, что смотрела интересный фильм, — мрачнела, как туча, Бикулина, злые молнии сыпались из глаз. Почему-то нормальные человеческие радости были неприятны Бикулине. Но вот Маша рассказала про страшный сон, когда ей показалось среди ночи, что потоки темной крови хлещут с белого потолка и маленькая белая девочка с синими глазами раскачивается на люстре среди кровавых потоков — и… веселела Бикулина, брала нежно Машу под руку, уводила в укромный уголок и страстно выпытывала подробности безобразного сновидения. А Маше горько и больно было вспоминать гадкие детали.

— Бикулина хорошая, только странная, — сказала однажды Маше Рыба. — Она любит все такое… неестественное…

— Выходит, она… сумасшедшая? — шепотом спросила Маша.

— Что ты! — возразила Рыба. — Просто она странная.

— Почему же ты с ней дружишь?

— А ты? — спросила Рыба.

— Не знаю… — Маша поочередно представила в роли ближайших подруг всех девочек класса и поморщилась: такой пресной, неинтересной, скучной показалась дружба с ними.

— И я не знаю, — вздохнула Рыба, — дружу и все…