Качели

Стар, но крепок и прям инквизитор.
Под сутаной железный живот.
Верный пытанный раб, раб несытый
У него на пороге живет.

По утрам, подавая цыпленка,
Смотрит раб инквизитору в рот,
Режет хлеб до прозрачности тонко
И псалмы, шепелявя, поет.

Съев цыпленка, спокойно, опрятно,
Тронув мягкой салфеткой губу,
Руку в бежевых старческих пятнах
Подает инквизитор рабу.

Холодна, будто камень, десница,
На мизинце индийский топаз.
Раб целует десницу. Слезится
Умиленьем единственный глаз.

А за городом вереск, крапива,
Глушь селений, дубрав благодать,
Инквизитору тошно, тоскливо,
Хоть не скоро ему умирать.

Черной слякотью вспухла дорога,
Пропадает на слякоти след.
Инквизитор не верует в Бога,
Вот и весь его страшный секрет.

1985 

«От окраин до окраин...»

От окраин до окраин,
Вечно молод, вечно пьян,
Ходит-бродит Ванька Каин,
Ненасытный хулиган.

След за ним кровавый стелется,
Продолжается в веках.
Пляшет тихая метелица
Во внимательных зрачках.

Ходит урка романтический,
Все родному по плечу.
То запишется в опричнину,
То подастся к Пугачу,

То в семнадцатом затопчется
У костра. Не прячь лица,
Погляди, как Ваня мочится
В вазы Зимнего дворца.

Ни к чему ему лукавить.
Даст ему любая власть
И порезать, и пограбить,
И попить-покушать всласть.

Он не мучается мыслями,
А когда кого прибьет,
Так всегда за правду-истину,
За Россию, за народ.

Философствует философ,
Пашет пахарь, шьет швея.
От классических вопросов
Нет писателям житья.

Если родина в тумане
И не видно ничего,
Верный путь укажет Ваня.
Вы спросите у него.

1985 

«Он завтракал в шесть простоквашею...»

Он завтракал в шесть простоквашею,
Шел с книгой на дымчатый пруд,
И ребра заборов некрашеных
Дорогой похлестывал прут.

Башмак энергичный утаптывал
Шелково-прохладную пыль,
Бежала собака лохматая,
Поблескивал влажный ковыль.

Он ел земляничины пресные,
Он с книгой сидел на траве,
И мысли гремели железные
В железной его голове.

Он думал: «Я знаю, я сделаю,
Я сделаю именно так».
Присела капустница белая
На стиснутый красный кулак.

Рассчитано все и разложено,
Понятны ему и ясны
И лето, и век новорожденный,
И жители этой страны.

Все скоро начнется и кончится,
Все сгинет в крови и в дыму,
Но этого вовсе не хочется,
Не хочется лично ему.

Он лишь единица из множества,
Однако за ним легион.
Какое-то вывелось тождество,
Какой-то сомкнулся закон.

Взлетела капустница шалая,
Разжалась рука толстопалая.
Он знал, что рябому Иосифу
По крови идти, аки по суху.

1986 

«Сумасшедшие наряды...»