Качели

А у вас в почтовом ящике лежит красивый конверт, с кучей ярких бумажек, больших и маленьких, с картинками, печатями, с золотым тиснением. Вас поздравляют. Вам невероятно повезло. Вас, одного счастливца из миллиона, отобрал компьютер. Вы выиграли сто тысяч долларов. Для того чтобы получить этот заслуженный приз, вам следует оторвать квиток с номером от картонного талона и явиться по указанному адресу, имея при себе небольшую сумму денег.

1999

Исполнитель [2]

С моря дул соленый пронзительный ветер, и Коваль резким движением застегнул молнию своей старой кожанки. Он не признавал кашемировые пальто – васильковые, вишневые, изумрудные, в которых так любят щеголять бездарные «апельсины» и «шестерки»-коммерсанты. Он предпочитал простую удобную одежду, без всяких вывертов и «понтов». Его раздражали золотые «цацки», бриллиантовые перстни, платиновые запонки и галстучные булавки, но особенно нервировали пудовые цепи на запястьях.

«Смотрящий» должен жить налегке, не отвлекаться на ерунду и выглядеть солидно, ибо вращаться приходится не только среди своей лихой братвы, но и в высшем свете. Как-никак хозяин края.

Коваль выбил из пачки сигарету и защелкал зажигалкой. Ветер был таким сильным, что фитилек «Зиппо» никак не хотел вспыхивать. Ребристое колесико прокручивалось, на пальце оставался черный след. Коваль сплюнул сквозь зубы, встал спиной к ветру, сложил ладони шалашом. Огонек вздрогнул, затрепетал. Коваль жадно затянулся и выпустил дым в тяжелое сизое небо.

– «Тойоты» должны прийти в пятницу, сто тридцать штук, – донесся до него низкий голос Михо, – надо бы подстраховаться. Чечены хотят встретить в порту.

– Ты лучше скажи, чего они не хотят, суки, – рассеянно, невпопад, отозвался Коваль.

Михо искоса смерил взглядом мощную фигуру «смотрящего», открыл было рот, чтобы сказать: «Не раскисай, братан, прорвемся, нельзя так раскисать. Одни мы здесь остались, не купленные чеченской саранчой. Всех саранча пожрала – ментов, фээсбэшников, таможню. Только мы держимся и будем держаться».

Но промолчал. Все это было уже сто раз переговорено. Коваль сутулил плечи, зябко поеживался и выглядел как-то нехорошо, жалко. Хозяин...

Площадка перед сверкающим новеньким зданием бизнес-центра продувалась насквозь. В огромных зеркальных окнах отражалось мрачное весеннее небо, башни портовых кранов издали выглядели маленькими, как детали детского конструктора. Мир под ветром казался зыбким, нереальным. Земля горела под ногами бледным невидимым огнем.

– Пошли, что ли, в бар, выпьем? – тихо предложил Михо.

Коваль ничего не ответил, продолжал стоять, зажав в зубах потухший окурок. Кожанка не согревала. Он заметил, что в последнее время его постоянно бьет озноб, и вдруг подумал, что было бы значительно теплей, если бы он надел под куртку бронежилет.

«Да, конечно, – усмехнулся он, поймав себя на этой совершенно идиотской мысли, – бронежилет, стальной шлем на голову и в бункер, в бетон, чтоб ни щелочки, ни окошка. В бетон, навсегда, на всю оставшуюся жизнь...»

И тут же перед глазами возникла толстая лоснистая морда в черной щетине, златозубая гаденькая ухмылка.

– Савсэм ты глюпый. Коваль, глюпый и жадыный чилавэк. Сиводыня делиться нэ хочишь, завтра в бетон закатаем. Ныкыто нэ поможит, спрячишься – дастанэм.

Каркающая, хриплая скороговорка, ненавистный гортанный акцент. Коваля тошнило от одного только вида «чехов», то есть чеченцев, которых в последние годы развелось в Приморье столько, что если плюнуть наугад, то обязательно попадешь в какую-нибудь чеченскую морду. Однако попробуй плюнь. Получишь в ответ пулю, кто бы ты ни был – мирный обыватель, мент, моряк, торгаш, распоследняя «шестерка» или хозяин области, достойный уважаемый человек, которого честная братва поставила здесь «смотрящим».

В последние годы «смотреть» приходилось в основном на них, на «чехов». По всему краю шла настоящая война. Было за что воевать. Море, международный порт давали такую сверхприбыль, что, если назвать точные цифры, голова закружится. Здесь все: дешевые японские автомобили, таможенные терминалы, нескончаемый поток товара, тонны деликатесной рыбы. Сюда можно вкладывать деньги, здесь их можно отмывать, превращать в чистое золото и в надежные тайные счета в швейцарских банках.

Чечены дрались за все это счастье не на жизнь, а на смерть. Им удалось купить всех – местную администрацию, бизнесменов, милицию, ФСБ. Только честная братва не поддавалась, держала оборону.

Они уже несколько месяцев по-всякому подъезжали к «смотрящему» Ковалю. Сначала были намеки, люди приходили от них тихие, вежливые, предлагали выгодные варианты. Дипломаты, мать их. Научились. Потом дипломатия кончилась. Пришли в последний раз. Сказали все прямым текстом. Сообщили, что ему, Ковалю, хозяином сверхприбыльного края все равно не быть. И жить осталось считанные дни, раз не хочет делиться. Он послал их от души, крепко послал. Они ушли. А он начал отсчет оставшихся дней. И возненавидел себя за это – за слабость, за ледяной озноб.