Качество жизни

Позвали соседку-пенсионерку. Соседка, женщина пожилая, но бодрая, попросила секундочку подождать, скрылась и появилась минут через десять, сменив домашний халат на платье и даже подведя немного глаза и слегка подмазав губы бледно-розовой, приличествующей случаю помадой.

Слесарь приступил к делу, а мы с Ириной разговаривали в сторонке.

- С чего вы решили, - спросил я, - будто что-то случилось?

- Он вчера вечером позвонил, кричал всякие глупости. Требовал, чтобы я немедленно приехала. А я не могла, я была в студии перед записью. Он стал грозить, что тогда всё.

- Что всё?

- Не уточнил.

- А после записи вы могли приехать?

- Могла.

- Почему же не приехали?

- Не захотела. Не люблю шантажа.

- А если он в самом деле...

- Что?

- Мало ли. Я смотрю, вы ничуть не тревожитесь.

- Почему, тревожусь. То есть неприятно.

- Были столько с ним - и неприятно? И больше ничего?

- Ну, была полтора месяца. Вы чего хотите, не понимаю, рыданий, что ли? Если он там что-нибудь, то... Сам дурак, в общем.

Я коротко ударил ее по щеке.

Тут надо объяснить.

Женщин я никогда до этого не бил. Да и мужчин только три раза, тут можно бы рассказать, но адаптируем: 1. спьяну, 2. в глупой драке, 3. бил гада за дело, горжусь, с трудом удерживаюсь от рассказа.

Конечно, я с ума сходил из-за Валеры, этим можно объяснить.

Был, к тому же, болен, аффективен, раздражен, не полностью контролировал эмоции, и этим можно объяснить.

Показалось отвратительным, омерзительным и достойным самого грубого наказания свинское равнодушие этой красотки к чужой жизни, этим вполне можно объяснить.

Но я четко помню, как думал (думал очень ясно, подробно, ярко, тоже болезненно, в общем-то): вот чудесная возможность ударить эту чудесную женщину, и повод хороший, и момент подходящий, и очень хочется увидеть, что произойдет с ее лицом, и она, наконец-то, обратит на меня внимание, а то смотрит, как на... Никак не смотрит. И пусть перестанет наконец улыбаться!

Самое интересное или самое смешное (впрочем, и неинтересное, и несмешное) то, что эпизод этот уже существовал. Я потом проверил, я порылся в своих авторах и у Панаевского в детективно-любовном (с примесью извращенной психологии) романе "Крик крови" нашел следующие строки:

"Она отчитывала его, словно строгая учительница провинившегося школьника, и Ручьев, возвышаясь над нею, все больше склонял голову и сутулил плечи, чтобы стать ниже, меньше, но становился от этого еще более громоздким, нелепым, со стороны он действительно походил на школьника, мальчика, но огромного, как собственная тень в предвечерний час. Она распалялась, ее красивые губы изрыгали проклятия, и видно было, что она наслаждается своей властью над этим большим, сильным и гордым мужчиной. Но тут она неосторожно выкрикнула: "Ботаник!" (прозвище персонажа, на лицо ужасного, доброго внутри), и он распрямил плечи, взглянул на нее со странной усмешкой, поднял руку и ударил ее по щеке. Конечно, в полсилы, даже в четверть силы, но голова ее резко мотнулась в сторону, глаза стали удивленными и испуганными. И она вдруг поняла, что любит этого нелепого человека, любит против своей воли, она поняла, что, быть может, только и ждала от него чего-то в этом роде. Поэтому она сразу же замолчала, взяла его большую руку, поцеловала и сказала: "Прости".

Ужасный текст, конечно.

А уж какие тут параллели с происшедшим, не мне решать. Я забыл этот текст изысканного психоложца Панаевского, но вот выплыл же, воплотился в жизнь, хоть и в другой форме. Довольно паскудное ощущение: чувствовать себя пародией на пародию (ибо именно пародиями, для собственного утешения, я считал романы четверки своих лихих авторов).

Я ударил Ирину. И что-то при этом сказал, не помню. Возможно, матерное слово. Понятно, какое.

Слесарь и соседка были заняты и не заметили, а милиционер, посматривавший на Ирину, увидел. Страшно удивился. То, что женщин вообще-то бьют, он, конечно, знал и даже не раз наблюдал в силу своей профессии (возможно, к некоторым и сам ударом прикасался по ходу опасной и трудной службы). Но что такую женщину, как Ирина, тоже можно ударить, как любую другую, его изумило.

Ирина улыбнулась ему и подняла руку: не волнуйтесь, у нас свои дела!

Он понял и отвернулся.

- Вы что, с ума сошли? - тихо сказала Ирина. - Если я вам не отвечаю, то потому, что понимаю - вы не в себе.

- Неужели могла бы ответить?

- Вполне! И тем же самым!

Слесарь взломал дверь, мы вошли в квартиру.

Валера спал.

Это мне знакомо: если уж он разоспится, ничем не разбудишь. К тому же на журнальном столике стояла пустая бутылка из-под коньяка. Ирина присела к Валере, пощупала пульс. Он открыл глаза, блаженно улыбнулся:

- Ириша... Приехала?

И опять заснул. Похоже, он пил коньяк всю ночь и еще не протрезвел. Да и много ли ему надо, он ведь практически не пьет.

- Протокол будем составлять или как? - спросил милиционер.

- Или как, - сказала Ирина, вышла с ним в прихожую и вскоре вернулась. Приверженность сержанта правилам оказалась не безграничной.