В спальне, которую освятили очистительными обрядами и только что выкрасили в белый цвет, в которой горели благодатные лампады и по углам стояли полные воды кувшины, где стены были недавно расписаны сулящими покой и счастье красивыми картинами, а вдоль стен шел диван, отороченный жемчужной бахромой, и высились драгоценные светильники, разгоняющие полумрак, он увидел Виласавати, одетую в тонкое шелковое платье, полы которого украшал желтый орнамент. Она покоилась на ложе, предназначенном для будущей матери: вокруг ложа священной золой был начертан охраняющий от зла круг; у его изголовья стояли два белых кувшина, благоприятствующие мирному сну; оно было обложено разного рода целебными травами и кореньями; на нем лежало магическое кольцо и были рассыпаны семена белой горчицы; с него свешивались красные листья фигового дерева, скрепленные тонкой нитью, и зеленые листья дерева аришты; оно возвышалось на длинных ножках, имело белое, как лунный свет, покрывало и казалось широким, как склон Гималаев. Старые служанки гарема, сведущие в обрядах, совершали над царицей очистительную церемонию с помощью золотых кубков, полных жидкого творога, блюд с рисовыми зернами, белыми и подвижными, как волны, не связанных в венки или гирлянды цветов, рыбин с неотрезанными головами, оставляющих на полу долгий влажный след, кусков свежего мяса, светильников под колпаками, горящих холодным светом, ярко-желтых зерен горчицы и пригоршней воды. Сама царица, хранящая младенца в своем чреве, походила на землю со скрывшейся в ее недрах вершиной гор Кула, или на реку Мандакини, с погрузившимся в ее воды Айраватой, или на летний день с солнцем, спрятавшимся за грядой облаков, или на ночь с месяцем, еще не вышедшим из-за горы восхода, или на пуп Нараяны, из которого еще не вырос лотос с Брахмой, или на южную часть неба, на которой вот-вот появится звезда Агастья, или на берег Молочного океана с сосудом амриты, прикрытым пеной. И, радостно переговариваясь о счастливом событии, ей прислуживали служанки, одетые в чистые белые платья.
Виласавати попыталась встать навстречу царю; одной рукой-лианой она оперлась на тут же подставленную руку служанки, а другую, на которой зазвенели соскользнувшие вниз браслеты, опустила на левое колено, но царь опередил ее и со словами: «Довольно, довольно, царица! Не усердствуй в учтивости, не поднимайся!» — сам сел на постель рядом с нею. А Шуканаса опустился в кресло с золотыми ножками, которое стояло неподалеку от ложа царицы и было затянуто белым чехлом.
И вот царь, чей разум опьянел от избытка счастья, шутливым голосом спросил у царицы: «Государыня, Шуканаса хотел бы узнать, есть ли хоть доля правды в том, что говорит Кулавардхана?» В ответ Виласавати только потупилась, а щеки ее, глаза и губы озарились легкой улыбкой, как будто она в смущении прикрыла лицо завесой лучей, хлынувших от ее белых зубов. Когда же царь вновь и вновь повторил свой вопрос, она сказала: «Зачем ты повергаешь меня в нестерпимый стыд? Я ничего не знаю» — и, еще ниже опустив голову, поглядела на царя искоса, как бы со страхом. Тогда владыка земли, чье лицо-луна просияло от едва сдерживаемого смеха, сказал ей: «О прекрасная! Если мои расспросы смущают тебя, я готов замолчать. Но разве не говорит сам за себя бледно-шафрановый цвет твоей кожи, так похожий на цвет лепестков раскрывшихся бутонов чампаки, что различить их можно только по запаху? Разве не говорят за себя твои груди с их потемневшими сосками, как будто на них навечно застыли черные пятна туши или как будто они увенчаны сгустками дыма от пламени сердечной скорби, которую залил теперь нектар амриты зачатия сына, или как если бы они были парой чакравак, держащих в клювах черные лотосы, или словно они два золотых кувшина, чьи горла прикрыты листьями тамалы? И разве не говорит сам за себя твой стан, который лишился обычной гибкости, а с нею и трех складок возле пупка и которому с каждым днем все больше досаждает тесный пояс?» Царя прервал Шуканаса, который, затаив улыбку в углах рта, сказал: «Божественный, зачем ты волнуешь царицу и ввергаешь ее в смятение своими расспросами? Не будем касаться новости, принесенной Кулавардханой». И, затеяв разговор на иные темы, по большей части шутливые, Шуканаса, прежде чем уйти домой, еще долго оставался с царем и царицей. А Тарапида провел в опочивальне своей супруги всю ночь.