Кадамбари

Так или почти так подумал царь, а девушка поклонилась ему с достоинством благородной женщины, и серьги ее при поклоне немного нагнулись вниз. Затем она села на пол, выложенный драгоценными камнями, а спутник ее поднял клетку с попугаем, сделал шаг вперед и, обратившись к царю, проговорил: «Божественный, этот попугай, которого зовут Вайшампаяна, постиг все науки, знает все средства политики, помнит наизусть пураны, итихасы и другие сказания, сведущ в манерах пения, читает и может сам сочинять превосходные повести, пьесы, романы и разного рода стихи, владеет искусством веселой беседы, прекрасно играет на струнных, духовых, ударных и прочих инструментах, танцует и разбирается в танцах, знает толк в живописи, искусен во всевозможных играх, умеет улаживать любовные ссоры, определяет по известным ему приметам норов слонов и коней, мужчин и женщин — словом, он истинное сокровище. И, полагая, что ты, царь, подобно Океану, хранитель всех сокровищ этого мира, дочь моего господина взяла попугая и пришла сюда, чтобы припасть к твоим стопам и попросить взять его себе». Так сказав, он поставил клетку перед царем и отступил назад.

Как только он отошел, попугай, эта лучшая из птиц, поднял вверх правую лапку, повернул к царю голову, пожелал ему счастья и, отчетливо произнося каждый слог, соблюдая должную интонацию и правила грамматики, прочитал в честь государя такие стихи в метре арья:{49}

Груди твоих недругов
       причастны суровой аскезе:
Пламень скорби сердечной
       сжигает их, словно жертву,
В горьком слезном потоке
       свершают они омовенье,
И отвергают упрямо
       пищу свою — украшения.

Услышав эти стихи, царь изумился и восхищенно сказал сидящему подле него на чудесном золотом стуле министру по имени Кумарапалита, который, словно наставник богов Брихаспати, владел всеми тонкостями искусства политики и, будучи преклонного возраста и принадлежа знатному роду, считался первым из царских советников: «Слышишь, как ясен выговор и как сладостна интонация у этой птицы. Разве не великое чудо, что он произносит слова, не смешивая разные звуки, четко выделяя гласные и согласные, правильно пользуется грамматикой и поэтическими приемами? И разве не чудо, что, будучи только птицей, он ведет себя как человек — разумно и учтиво. Подумать только: приветствуя меня, он поднял правую лапку и пожелал мне счастья, и прочитал в мою честь стихи в метре арья, искусно соблюдая размер. Обычно звери и птицы ведают лишь страх и голод, знают только случку и сон, понимают одни команды. Откуда же такие чудеса?»

На эти слова Кумарапалита, слегка улыбнувшись, ответил царю: «Божественный, что здесь чудесного? Государю, конечно, известно, что попугаи, сороки и кое-какие иные птицы наделены способностью повторять чужие слова. И потому не стоит слишком удивляться, если одна из них, по заслугам в прошлых рождениях{50} либо искусно обученная каким-либо человеком, приобретает в этом умении особую сноровку. Да к тому же и птицы и звери когда-то владели, подобно людям, членораздельной речью, и лишь из-за проклятия Агни{51} речь попугаев стала невнятной, а у слонов язык во рту перевернулся кончиком к горлу».

Едва министр так сказал, как загудели полуденные раковины и загремели отсчитывающие время барабаны, возвещая, что лучезарное солнце прошло половину своего дневного пути. Услышав этот гул, царь Шудрака поднялся с кресла в Приемном зале и попрощался с вассальными государями, ибо настал час купания. Как только Шудрака встал, вскочили со своих мест и все другие цари, учинив большую сумятицу: в спешке они толкали друг друга, и острые края их браслетов, имевших форму диковинных рыб, скользя вдоль рук, рвали им платье; из-за нескладных движений цветочные гирлянды на их шеях беспорядочно мотались взад и вперед и переплетались друг с другом; стороны света стали розовыми от шафрановой пудры, поднявшейся над головами; тучи пчел взмыли в воздух с трепещущих венков из цветов малати; лотосы, заложенные за уши, свесились на щеки; а жемчужные нити на груди пустились в танец, когда, отпихивая один другого, цари пытались пробиться вперед, чтобы приветствовать удаляющегося государя.