Кадеты Точка Ру

Когда офицер-воспитатель ушёл, кадеты с облегчением повалились на кровати. О чудо! Штопора на тумбочке не заметил и запаха не почувствовал! А может быть, он смотрел (и нюхал) сквозь пальцы – из уважения к юбиляру Царицыну?

Тихогромов, стащив ботинки, полез снимать бумажную икону Богородицы, висевшую над его кроватью.

– Выходит, я в собственный день рождения должен обои отдирать? – насупился захмелевший кадет Царицын. И вдруг потемнел лицом, глаза блеснули:

– Портреты снимать не буду! Сегодня у меня праздник, имею право! Завтра – пожалуйста. А сегодня – нет уж! И никому не позволю, ясно?

Кадеты зашумели. Юбиляр с красным лицом яростно сжал кулаки:

– Это портреты великих героев! Это генерал Дроздов! А это Лермонтов! Не буду снимать! Я офицер Империи!

– Я тоже! – крикнул кто-то.

Ванька обернулся круто, как на выстрел:

– Ты? Да что ты знаешь об Империи?! Да разве же кто-то из вас готов по-настоящему умереть за Империю?! А я готов! Я сын офицера. Давай сюда водку! Я пью за господ офицеров – убитых, преданных, забытых!

Арутюнов торопливо набулькал полную кружку. Ванька дёрнул рукой, чуть не половину расплескал:

– Вечная память русской Империи!

Пили вдвоём с Жориком, остальные смотрели. Царицын глотал, раздувая ноздри – нет, не поперхнулся! Телепайло с малороссийской заботливостью сунул товарищу ржаную горбушку.

– Вот! Это по-офицерски, – восхищённо прошептал кто-то из кадетов.

Арутюнов щёлкнул пальцами и достал из-под полы чёрный маркер.

– Только офицеры имели право носить усы! – выкрикнул он подсевшим от водки голосом и, подбоченясь, вывел на щеках закрученные концы «усов». – Ну что, мальцы безусые?

Кто ещё пьёт водку? Есть в этом лягушатнике настоящие офицеры?!

– Дай-ка сюда, – Царицын выхватил маркер, кратко черкнул под носом. Получилось совсем как у Лермонтова на стене.

– Ур-ра! – заржали братья-кадеты. – Качать алкоголиков усатых! И нам усы, нам тоже!

– Прочь! – хрипел Царицын, отбиваясь от рук. – Здесь нет настоящих офицеров! Не позволю! Ты не готов умереть за Империю – пр-рочь!

– Стоять, кадеты! – рявкнул Арутюнов. – Кому наливать? Давайте кружки, сейчас будем из вас офицеров делать!..

Он добавил словечко…

– Не ругайся, – нахмурился Громыч.

– Свободен! – Арутюнов взмахнул растопыренной ладонью. – Кто не ругается, тот не мужчина!

Несколько кружек столкнулись под бледной струйкой, сочившейся из Жоркиной бутыли. Царицын, с разгоревшимися щеками, с чёрными подведёнными усами вскарабкался на табурет:

– Мне стыдно! Я должен как офицер… на смерть! Он покачнулся, его держали под колени.

– А за кого, я спрашиваю, на смерть?! За Веру, Царя и Отечество – согласен… прямо сейчас! Потому что Вера, Империя, Родина – эти вещи… они навсегда!

– Ур-ра! – гремели кадеты.

Кто-то закашлялся, ему радостно наперебой застучали по спине кулаками.

– Но… нам предлагается сдохнуть за… Конституцию?! – красный Царицын гневно потряс пустой кружкой. – Не хочу за Конституцию! Я лично видел рожи тех, кто её писал! Да они через четыре года новую напишут, только заплати! Эх, наливай ещё, Жорес!

Арутюнов не слышал, он рисовал побагровевшему Теле-пайле гусарские усы от виска до виска.

– И за президента не хочу! – тихо сказал Ваня, покачиваясь на табуретке. – Президент через четыре года из Кремля шмыг – и в олигархи. А меня – не на четыре года зароют! Меня навсегда зароют.

– Господа офицеры обнажают шашки… и бросаются в бой! – кричал танцующий Арутюнов, размахивая опустевшей бутылкой. – Кто с нами, громить обозы?!

– И за Федерацию не хочу. Не могу я умирать за педерацию, – плакал пьяный Ванька. – За Империю хочу умереть… «Мой меч при мне. Зачем же я несчастен? Слуга династии, утопленной в крови…»

– Ага, стихи! – оживился Арутюнов, запрыгивая в ботинках на чужую кровать. – Я тоже знаю стихи, офицерские!

И прокричал, смешливо морщась, что-то гадкое про безотказную маркитантку.

– Ещё стихи! Про женщин! – раздалось из толпы.

– Офицеры! – взвился Арутюнов. – А пойдёмте в рейд! Прямо сейчас, в честь дня рождения нашего любимого!

Рейдом называлась самоволка, а «обозами» некоторые старшие суворовцы называли девочек, с которыми мечталось познакомиться.

Знакомились прямо на улице (а больше и негде суворовцу, если не считать единственного в году кадетского Новогоднего бала, куда приглашали воспитанниц хореографических училищ и танцевальных студий). Никакого продолжения у таких знакомств не бывало – редкая девушка дождётся следующей встречи через месяц, когда суворовцу вновь подвернётся увольнительная.

– Да! Громить обозы противника, – пробормотал Ванька, сползая с табуретки. – Кто со мной?! Вы трусы, господа…

– Ванюш, самоволка? Тебя прошлый раз чуть не отчислили, – это Петруша сбоку крепко взялся за царицынский ремень.

– Вы ещё слишком юны, Тихогромов, – Царицын легонько похлопал Громыча по спине. – Сидите в казарме. А мы пойдём. Офицеры! Вперёд, за орденами!

Около восьми часов вечера Неллечка Буборц пришла в гости к Стелле Яновне вместе с сестрой, старшеклассницей, которую Яблонева тоже захотела повидать, и весьма срочно.