Кадиш по Розочке (СИ)

Под ковром обнаружился подпол, точнее, небольшой схрон. Там и лежал портфель. Большой портфель из рыжей кожи с медными застежками. Тот самый. Молодой человек бросился к нему, как к старому знакомому. Дрожащими руками расстегнул клапаны и увидел пачки червонцев. Привычно пересчитав, обнаружил небольшую, в несколько сотен недостачу, видимо, подельники успели 'погулять', и торжественно закрыл его снова. Взглянул на Ершова.

- Извини, братишка! Это пока вещдок. А потом, не переживай, все деньги вернем фабрике. Давай я его сейчас опечатаю. Не дергайся.

Они вышли длинной чередой из дверей. Первым, Ершов с Давидом. За ними бандиты и Мирра, так и не переставшая плакать и причитать, призывая божьи кары на головы подельников, не забывая при этом и прежних хозяев. Ершов вместе с милиционерами повел задержанных к себе, а Давида отправил Домой. Дома уже спали. Давид побоялся разбудить Розочку и собрался лечь на кухне. Благо в прихожей висела шинель. Но Розочка услышала его.

- Как ты?

- Нашли. Все в порядке.

Он обнял Розочку, теплую, любимую, ту, ради кого все это. Весь этот мир.

Глава 13. Ефим большой и Фима маленький

Беды в семье Алекснянских, да и на фабрике, на этом не закончились. Ефим Исаакович так и не оправился от удара. Через месяц его разрешили перенести домой. Давид и санитары с трудом спустили по лестнице носилки, на которых лежал тесть, казалось, полностью утративший интерес к происходящему.

Все это время Давид пытался не дать рухнуть делу, на которое они с тестем положили столько сил. Что-то выходило, что-то не очень. Все же он не особенно понимал в пошиве. Но особенно мешали бесчисленные проверки, обрушившиеся на фабрику со всех сторон. Вместо того, чтобы как-то решать проблемы ежесекундно возникающие в учреждении, Давиду приходилось общаться со всякими важными и грозными контролерами, растолковывать им каждую запятую на каждой накладной. И хотя накопать хоть что-то на директора проверяющим не удалось, но сил и нервов они отнимали массу.

Дома тоже все было сложно. Розочка ждала ребенка. И хотя беременность пока протекала нормально, Давид вздрагивал от каждого слишком глубокого вздоха или слишком, на его взгляд, резкого движения жены. Мария Яковлевна сидела с мужем. Алекснянский старался не сдаваться. Но было видно, что бодрость дается ему со все большим трудом. Он с трудом подбирал слова, путал имена дочерей и жены. Все время просил позвать Додика, которому твердил только одно: Эти деньги нужно найти!

Врач, приходивший к тестю, как-то отвел Давида в сторону, и шепотом сказал то, что в глубине души они знали: Алекснянский не оправится. Даже наоборот. Скорее всего, ему осталось жить совсем немного. Через неделю комиссия из трех врачей признала Ефима Исааковича инвалидом. Это само по себе стало для Алекснянского, привыкшего преодолевать любые беды, определять судьбы десятков людей, тяжелейшей драмой. И хотя он старался изо всех сил держаться так, как будто ничего не произошло. Но испарина, которая покрывала его лоб при малейшем усилии и даже просто долгом разговоре, свидетельствовали о близком и не радостном финале.

Давид стал исполняющим обязанности директора. Впрочем, длилось его директорство не долго. Уже через два месяца из Москвы прибыл новый руководитель важного производства. Был он важен, облачен в черный костюм. Звался он Иннокентий Демьянович. По прибытии, ознакомившись с делами, не выходя из кабинета, он сразу же собрал совещание, где поделился своими мыслями о текущем моменте и задачах фабрики. После совещания попросил Давида задержаться.

- Давид Юделевич! Я ознакомился с документами по вверенному мне производству. В целом, я доволен тем, что узнал. Хвалю.

- Спасибо - не особенно радостно отвечал Давид.

- Но вот что, товарищ Соловейчик, есть вещи, которые я на своем предприятии терпеть не намерен.

- Какие же?

- Семейственность, товарищ Соловейчик! Семейственность ваша и кумовство! Директор - тесть, заместитель - зять, жена в бухгалтерии работает. Устроили тут частное предприятие под крылом у народа и государства.

- У вас есть какие-то претензии к моей работе или к работе бухгалтера?

- Причем тут это? - устало махнул рукой директор - Я смотрю, вы совсем не понимаете текущей политической ситуации?

- Видимо, нет - согласился Давид.

- Оно и видно. Социалистическое предприятие, Давид Юделевич, это не средство получения прибыли за счет эксплуатации трудящихся, но инструмент воспитания нового человека, советского человека. Вы же возрождаете старорежимные настроения, подаете дурной пример. Это недопустимо.

Давид вдруг почувствовал, что он очень-очень сильно устал. Устал от этого человека и ему подобных, устал от вечной суеты, отрывавшей его от любимой, от дома, от того, что важно. Устал от фабрики, которую считал (ошибочно, как ему только что показали) своим детищем.

- Вы считаете, что я должен уволиться? - ровным и несколько отстраненным голосом проговорил он.

- Ну, зачем же так сразу? - вдруг сбавил обороты директор - Мы могли бы подыскать для вас другую должность.