Кадиш по Розочке (СИ)

Теперь плакали уже все. Давид, точно его что-то душило, схватился за ворот своей рубахи, порвал. Смутился. Сел в углу. Вспомнилось, как впервые встречал Алекснянского на крыльце бабушкиного дома. Вспомнилось, как бежал Ефим Исаакович по снегу в Малаховке, чтобы обнять обретенных жену и дочь. Многое вспомнил. Давид, лишившийся родителей еще в младенчестве, обрел их здесь. Ушел не просто близкий человек. Ушел его отец.

И не отдавая себе отчета в том, что он делал, Давид стал проговаривать слова Каддиш ятом, заупокойной молитвы. Женщины привычно произносили на древнем языке 'Да будет благословенно великое имя Его...'. Давид понимал, что насквозь рациональный и земной Алекснянский сейчас бы высмеял все эти 'средневековые суеверия'. Давид и сам достаточно равнодушно относился к вере. Но понимал, точнее, чувствовал он и другое. Каддиш - это не слова. Это последнее доброе дело, которое скорбящий может сделать для усопшего. Проговаривая на распев слова молитвы, он пытался сегодня, сейчас сказать Алекснянскому то, что никак не успевал сказать при жизни. Он говорил, что любит и чтит его, как чтят родного отца, что вывернется на изнанку, но сохранит семью, сохранит Розочку и ее, да и его близких людей. И это было, есть и будет самым главным делом его жизни...

... Похоронили Алекснянского быстро и не особенно помпезно. На этом настояла Мария Яковлевна. Были только 'свои'. Кроме семьи и приехавших из Москвы двоюродных братьев, было несколько человек из фабричных и какой-то важный тип из горисполкома. Тип все пытался сказать речь, но ему не дали.

Отметив седьмой день ухода, семья стала готовиться к переезду. Переехали довольно легко. Помогли приехавшие на похороны Мирон и Фоля. В Москву особо не звали, но уверили, 'если что - помогут'. Да и Давид не видел особых причин переезжать в столицу. На новом месте устроились даже лучше, чем рассчитывали. Во-первых, Яша, которому только исполнилось одиннадцать лет, захотел жить в одной комнате с мамой. Мария Яковлевна не возражала. Освободившуюся комнату сделали общей. Там собирались, чтобы почитать новую книгу, поговорить в свободный вечер, да мало ли чем могут заняться люди, если им хорошо друг с другом.

На следующий день после переезда, проводив братьев, Давид отправился искать работу. Почему-то ему казалось, что это будет сделать очень не сложно. Реальность была гораздо более жесткой. Вакансии были. Но ему была нужна совсем не любая работа. Нужно было, чтобы он не был привязан к рабочему месту от и до. Желательно было иметь широкий круг общения по работе, а не зарываться в бумагах. И на огромном 'Гомсельмаше' ничего похожего не нашлось. Зато нашлось на небольшом авторемонтном заводе. Уже с понедельника он числился начальником отдела снабжения. На него была возложена обязанность выбивать все то, что нужно было заводу, полагалось по планам, но никак не выходило в реальности. Давид умел это делать. Главное, он мог сколько угодно отсутствовать на рабочем месте. Важно было лишь то, насколько результативным было его отсутствие. Жалование было не большим. Но не за жалованием же он туда шел. Розочку охотно взяли в бухгалтерию.

Решив эту задачу, Давид перешел к третьему этапу своего Генерального плана. Разъезжая по работе по всему городу, выезжая за его пределы, он заводил знакомства, сходился с самыми разными людьми. Тем, кто казались ему надежными и положительными, он как бы невзначай говорил, что мог бы за плату принять на пару дней командировочного или прибывшего по какой-то личной надобности в Гомель. Особенно, если это товарищ надежный.

Уже через пару дней к ним в дверь постучался первый постоялец. А через неделю 'гостевые' комнаты заполнились и уже больше почти не простаивали. Конечно, хлопот с гостями было немало. В помощь Матрене пришлось нанять еще одну девушку, чтобы белье в 'комнатах гостей' всегда было чистым, а сами комнаты аккуратно прибранными. Порой попадались и буйные гости. После того, как Давиду пришлось выкидывать из дома одного из таких лихих кавалеров, к тому же украсившему скулу Давида изрядным синяком, он нанял еще и огромного дядьку Кузьму. Тот, спокойно восседая в прихожей, отбивал одним своим видом желание гостей бузотерить. Мария Яковлевна взяла на себя готовку. Постояльцы, внеся небольшую сумму, получали по желанию завтрак или полное довольствие.

После всех выплат и оплат выходило за месяц больше двух тысяч рублей. Не миллионы, но на жизнь хватало. Тем более, что и жизнь стала тихой. Они не были, как раньше, на виду у городского начальства, да и у начальства столичного. Свою работу Давид делал добросовестно и аккуратно, но не более того. Зато гораздо больше времени оставалось для самого главного и приятного - для семьи и для Розочки.