Кадын

Так странно все было, но и прекрасно. В свете костра, неясном, мерцающем, плыли картинки на стенах и потолке нашей пещеры — и были там тоже духи: вот лютые звери, алчные ээ-борзы, рычат, и устрашают, и терзают врагов, а тот, кто звал их, человек-воин, стоит поодаль и в них целит копье — чтобы не развернулись и не пожрали его самого; вот черные люди на конях гонят волков — это не кони, это ээ-тоги охотникам помогают; вот в танце с ээ-тай кружатся люди в масках и перьях. А на потолке, над всеми нами, черные охотники бегут за красным оленем, как сама луна за солнцерогом-оленем ходит: то девы-воины на вышнее пастбище, к бело-синему следуют по зову своей доли — как итог всей их жизни, как последнее их кочевье… <…>

Глава 3. В стане

Не пять дней, а больше шли мы назад с кручи. Как могли, торопились. И вот облик гор показался нам знакомым. Мы понукать принялись лошадей, и уже по плечам той горы, на которой посвящение принимали, пошли, к реке спустились, а после и родные места узнали. «Йерра! Йерра!» — завизжали девы и коней принялись хлестать, радость нас обуяла, и скоро спустились в долину, где наш, царский стан. Тут велела я девам коней придержать, и неспешно, гордо поехали мы меж домов к дому отца, к золотой царской коновязи.

Собаки лай подняли, а люди, как увидели нас, из домов выходить стали. Кто так глаза на нас ширил, кто что-то кричал, ребятишки, особенно девочки, за нами бежали, крича: «Луноликой матери девы! Луноликой матери девы!» Подруги мои оглядывались, кому-то отвечали, но я никуда не смотрела, ехала к царю, чтобы первым приветствовать его.

Отец нас у двери ждал. С ним рядом мой младший холостой брат стоял, другие же братья, видела я, коней понукая, со всех концов стана на гору спешили. По шубам отца и братьев я поняла, что не знали они о приезде нашем, не готовы были.

Мы подъехали к дому, спешились. Как на чужих, отец на нас смотрел. Я подошла к нему, на одно колено опустилась и молвила:

— Красного люда отец, белого скота хозяин! Мы, посвященные Луноликой матери девы, к тебе прибыли. Верных тебе воинов, с тайнами матери знакомых, ты перед собой видишь.

— Ты ли вождь этих воинов, дева? — спросил отец голосом, каким говорил с незнакомцами. Я быстро на него взглянула — нет ли улыбки? Нет. Тут же опять глаза опустила.

— Я, царь.

— Не мне принимать вас, — сказал он. — В чертоге вам жить.

— Нет, отец, рано нам туда идти, не окончено наше посвящение. Три луны нам в станах с людом жить. Таково веление Камки.

— Поднимись, дева-воин, — сказал тогда отец. — Что твоего посвящения касается, не нужно мне знать. Назови воинов, кто с тобой пришел.

И я назвала всех дев, они по очереди перед отцом опускались на колено. Очи только замешкалась, но опустилась тоже, и отец чуть дольше в нее вглядывался. Я сказала, что это лесная дева, и просила, как Камка меня, разрешить ей с нами жить, чтобы и ее посвящение было полным. Отец кивнул и отпустил дев.

Мы вошли в дом. Пятеро старших, женатых братьев и Санталай, младший, уже вокруг очага на коврах сидели. Мамушка на скорую руку тесто мешала для лепешек, какими у нас дев и юношей с посвящения встречать принято. Другие служанки кориандр растирали, и драгоценный его, пряный аромат разливался по дому. Братья поднялись, меня встречая, но отец к очагу не подошел, а снял со стены горит с расписными, дорогими стрелами, Санталаю что-то сказал коротко, потом меня из дома вывел.

Мы вышли, за нами братья. Обошли дом. Там спуск с холма был и открытое поле, на нем зимой кони отцовы, боевые, подседельные, днем ходили. Белая, под скат идущая пустошь, до чернеющего со всех сторон леса — лет стрелы. Тут Санталай прибежал, в руках клеть из прутьев нес, а в ней — большой заяц сидел, уши прижав и глаза закрыв. Его, верно, на петлю только в тот день поймали. Отец молча отдал мне горит, а брату кивнул — и он открыл клеть.

Заяц мешком вывалился из нее и пустился по пустоши большими скачками. Под горой кувыркнулся и еще сильней припустил. А отец и все братья на меня молча, тяжело смотрели.

Ни о чем в тот момент не думала я. Все движения быстры и точны были, хотя самой мне, как во сне, казалось, что я все делаю медленно, с трудом. Медленно-медленно открыла горит, извлекла лук, прижала на колене и тетиву натянула. Медленно-медленно достала стрелу, вложила и в белую пустошь вслед за зайцем пустила, и мелких ээ-тай с нею. Вскрикнула стрела, и словно я сама с ней полетела. Вмиг настигла она зайца. Всем нам хорошо было видно с холма, как в прыжке она поймала его, как от удара, отлетел он в сторону и замер, как камень.

И тут все мои братья закричали, а Санталай подпрыгнул и бегом, кубарем с холма скатился. Старшие меня окружили, как парня, по плечу хлопали, меткой называли. А я словно проснулась — и только тут осознала, что происходило со мной. Подошел ко мне и отец, обнял за плечи, тепло посмотрел, будто только сейчас и признал, и сказал: