Кадын

Теплом обдало нас с порога, а от яркого огня даже зажмурились мы. Парни и девушки, все свободные воины, в доме сидели, мест у очага не соблюдая. Антула, одна среди всех в юбке, как замужняя, сидела на месте хозяйки и меленкой терла зерна в муку. Лицо ее, молодое, было намазано белым и под черным париком казалось особенно бледным, болезненно серьезным и словно застывшим. Все другие же смеялись, волной смеха и нас окатило, как вошли.

Ануй-охотник показывал в тот момент, как с другим парнем, тоже тут сидевшим, ходил зверовать. Он показывал, как тот на четвереньках, утопая в снегу, подползал к удобному для выстрела месту так, чтоб не заметили его олени. Ануй, опираясь на руки и высоко задрав зад, двигался медленно, как беременная самка яка. При этом он делал такое лицо, будто нес в зубах горит, и держал голову как можно выше. Охотник-растяпа, весь красный, смеялся вместе со всеми, и мы, войдя, не удержались от хохота. Тут к нам все обернулись.

— Легок ли ветер? — приветствовал всех Санталай, прошел к очагу, опустился на колено перед ним и коснулся сначала остывшей золы с края, а потом — кончика своего носа. — Добрый огонь, — сказал после, улыбнувшись хозяйке.

— Грейся, гость, — ответила Антула. Голос ее был низок и медлителен, не так говорила она, как молодые у нас говорят — быстро, с наскоком. — Кого привел ты, Санталай?

— Ал-Аштара, моя сестра, — сказал он, к нам обернувшись. — Очи — ее воин. Это девы Луноликой, с посвящения сегодня спустились.

— Легок ли ветер, легок ли ветер? — заговорили все, приветствуя нас. Смотреть стали с удивлением и так, будто видели не только Очи, но и меня впервые, хотя некоторых парней, друзей брата, я знала.

— Добрый огонь, — отвечала я, приветствуя очаг дома. Очи не двигалась с места, молча смотрела.

— Луноликой матери девы — большая честь этому дому, — сказала хозяйка. — Счастье, говорят, приносят они, дом посетив. Проходите, будете почетными гостями.

Я смутилась. Мне не хотелось, чтобы брат представляла нас так: Луноликой матери девы и правда не придут на посиделки молодежи. Но отступать было некуда… Потому я ответила:

— Мы еще не прошли посвящение до конца, Антула. Мать не приняла еще нас в чертоге.

— Все равно вы добрые гости. Сядьте и расскажите о себе.

Я прошла к очагу и села. Но только успела сделать это, как Ануй, злой на язык, спросил:

— А что же дева твоя, так и будет в дверях стоять? Или это страж твой? Или лошадь, что к коновязи привязана?

Люди опять рухнули со смеху. Я обернулась — Очи стояла у входа и не проходила. Я догадалась: она помнила о своей неукрашенной обуви и стеснялась того. Что стало с моей смелой лесной девочкой, удивилась я. В лесу она бы тотчас отлупила задиру Ануя, но тут стояла, потупившись, и ни на кого не смотрела. Тогда я сказала за нее:

— Эта дева — великий охотник и воин. К тому же ей духи назначили долю камкой стать. Я бы остереглась ее дразнить, зубоскал!

— А почему же тогда… — хотел продолжить Ануй, к новой шутке готовый, как его прервала сама Антула:

— Шеш, Ануй! Хватит! — И все враз замолчали. — В моем доме и так достаточно бед, чтобы еще осмеивать юных камов, — сказала она и подошла к Очи, протянув ей на ладони золу из своего очага. — Легок ли ветер, гость? Грейся у моего огня.

Очи подняла глаза, посмотрела на золу на ладони, метнула на меня быстрый взгляд — так ли она поняла? Я кивнула, и тогда она коснулась пальцем золы и поднесла к кончику носа.

— Доброго очага тебе, хозяйка, — ответила. Потом, вдруг глянув быстро в глаза Антулы, тихо сказала: — Скоро перестанут скрытничать духи.

Как молния попала в Антулу — такое стало лицо у нее. И все притихли: никто не знал, что история Антулы известна Очи. И я смотрела на Очи, не понимая, отчего вдруг так сказала она. Не заметила я, чтоб советовалась она с духами.

Придя же в себя, Антула за руку, как самого дорогого гостя, провела Очи к очагу и на лучшее место усадила. Блюдо с лепешками поставила, хмельного молока налила, смолку дала, чтобы жевать. Очи вокруг себя уверенно стала смотреть, как победитель.

В тот момент, когда уже тяготить всех молчание стало, открылась дверь и вошел молодой статный воин. Все тут же оживились, явно хорошо его знали.

— Легок ли ветер? — сказал он громко. — Что тихо так, будто гостей не ждете? — И, приветствовав очаг, сел. Все здоровались с ним. Санталай представил меня и Очи. Воина звали Талай, он был конник царского табуна, лекарь коней и вождь линии всадников в войске. Я помнила его, потому что видела в нашем доме, когда приходил он к отцу. Но и конек, на шапке Талая пришитый, говорил об этом. Согдай, со мною вместе Луноликой посвященная дева, была ему сестра.

— Я слышал от Бортая, — назвал Талай моего среднего брата, — к Антуле девы поехали. Вот и пришел посмотреть, какие они, Луноликой матери девы. А лесных дев вообще не приходилось мне встречать. Зверей, птиц, духов видел, а вот девы в лесу не попадались. А если б попались, уж я бы не пропустил!