Кадын

Но та не слышала. Я бросила в огонь остатки хвороста и подбежала к ней.

– Очи, они не дадут тебе того, что обещали. Не ходи к ним, они заставят тебя служить себе. Очи, ты слышишь?

Но она стояла как кукла. Я взяла ее за руку – ладонь была холодной и безвольной.

– Очи! – Я с силой встряхнула ее, так что зазвенели ножички на груди. Она не откликнулась и не пошевелилась. Далеко, на мосту стояла она и смотрела в мир Чу, пустой и бездушный, освещенный голубоватым светом. Мир в тени, тень от мира, полный гордостью древних камов. Но гордость, соразмерная ей, жила и в сердце моей сестры.

Тени Чу подошли совсем близко, но больше не делали ни шага. Я смотрела на них, и мой страх был сравним лишь с тем, что бывает при виде ээ-борзы. Но так же, как с ними, я не давала волю этому страху. Вся сжавшись, я держала в левой руке ладонь моей глупой Очишки, а в правой – бесполезный против духов кинжал.

Одна из теней вышла вперед. Я поняла: Чу перешел по мосту и встал перед Очи. Моя сестра качнулась в его сторону, но я сжала ее руку. Тут тень сделала еще шаг и как бы охватила Очи. Та качнулась, будто готова упасть, а после начала уходить. Медленно, она словно плыла, затененная тьмой, а я провожала ее взглядом. Они переходили мост, которого мне не было видно. Солнечный, полный красок и жизни мир оставался у нее за спиной. Мир внутри мира, голая равнина, полная лишь гордыни древних царей, открывалась ей. А я смотрела и провожала свою сестру…

Вторая тень отделилась и двинулась по мосту. Я поняла: она шла за мной.

– Прочь, госпожа! – услышала я голос своего царя: весь ощерившись как настоящий барс, с прижатыми ушами и горящими глазами, он был страшен. – Уходи! – И тут я поняла, что надо делать.

Ни мысли, ни страха больше не было во мне. Одним прыжком я оказалась у костра, выхватила горящую головню и кинулась на мост. Я не видела его, но точно знала: вот я ступила на прозрачный настил, вот бегу над пустотой, отделяющей наш мир от его тени. Мост был узок, лишь один человек мог устоять. Тот, кто шел за мной, хотел схватить меня, но я махнула перед собой горящей палкой – и он отступил, попятился. Моя решительность гнала его дальше, и вот я увидела Очи – она почти ступила в мир Чу. Я схватила ее за руку и потянула что было сил. Тень, окутывавшая ее, зашевелилась и сделала движение ко мне, но я испугала ее огнем и стала отступать, не выпуская Очи. Она не хотела идти, стала тяжелой, точно срубленное дерево. Я поняла: силы покидают ее, – и тут она оступилась и стала падать. Тогда я метнула догоравшую палку в Чу, взвалила Очи на плечо и пошла скорее.

Я не видела моста, но поняла, что спустилась с него, когда услыхала голос Талая. Он подскакал ко мне, оба наши коня были с ним. Вместе мы взвалили Очи на Учкту, я села сзади, и мы пустились через реку. Мы уже были на другом берегу, когда я услышала, что и Талай перешел. Полыхающий пояс раскинулся у дома Чу: он подпалил траву.

– Мы не будем здесь ночевать, – сказала я, когда он подъехал. Талай согласился, мы закрепили безжизненное тело Очи на коне и пустились быстрым шагом вниз по реке.

Мы ехали до зари, потом спали, кинув плащи и не распрягая коней, и после ехали еще целый день. Очи не приходила в себя, у нее открылся жар и бред, она кричала, звала своего ээ и плакала.

– Ты можешь помочь ей? – спрашивала я Талая.

– Я лечу кости, а не душу, – говорил он.

К вечеру ей стало хуже, и мы остановились на ночлег. Она металась и стонала. Мы сварили мясо, и я пыталась поить ее отваром. Она расплескала, не глотнув ни капли. Лицо ее горело, а пальцы были холодны, как лед.

– Ее надо раздеть, – сказал Талай. Я смутилась, представив, что сделает со мной Очи, узнав, что я разрешила увидеть мужчине ее наготу, когда она была без памяти. Талай понял мои мысли и сказал:

– Когда я лечу, то не разбираю, мужчина передо мной, женщина или лошадь.

Мы сняли с Очи одежду, смочили в реке шерстяной плащ и обернули ее. Ладони и ступни, холодные, как лед, Талай велел мне растирать докрасна, а сам стал массировать ей спину. Плащ быстро нагрелся, но жар не прошел, и мы смочили его снова. Так мы делали всю ночь, Талай жег можжевельник, чтоб придать Очи сил. Но жар не спадал, и тогда он вскрыл кровеносную жилу Очи пониже локтя, сцедил кровь в чашу, а рану плотно замотал. Собранную кровь отдал духам – своему, моему и Очи.

Через некоторое время ей стало лучше, она даже открыла глаза, окинула нас мутным, беспамятным взглядом. Мы дали ей мясного отвара. Она выпила, откинула голову и забылась. Была последняя четверть ночи. Мы с Талаем сидели молча, а потом я тоже задремала.

Проснулась на рассвете. Талай сидел все так же без сна, кутаясь в плащ.

– Ээ-торзы гонят дождь на Оуйхог, – сказал он и показал на тучу, что спускалась с гор. Ветер и правда переменился, туча шла быстро. – Они сохранят нам зимние выпасы. А мы успеем спуститься сегодня за перевал и не попадем в бурю, – пообещал Талай. Но мне было все равно. Я устала до изнеможения. Очи спала, но жар не отпускал ее. Талай прикрыл ее чепраком.