Кадын

– Я ходила к Чу на дальние холмы, – отвечала Кадын. – Я звала их, требовала, чтобы они отпустили мой люд. Я видела их мертвые тени, но они молчали и хотели лишь одного: забрать мою жизнь. Они не отпустят нас.

– Я слышал, ты изгнала из своей земли бурых лэмо. Спокойна ли ты теперь за свой люд?

– Нет, Го. Я опоздала: люди обучились и теперь сами делают куклы и складывают в земляные ямы. Только они боятся Чу и копают для этого новые ямы. Они изменились, ты был прав, Го, и я жалею, что не заметила этого раньше.

– Ты не любишь их, царь?

– Я люблю их, как пастух свое стадо. Но былые кони обернулись овцами, а овцы в загоне выгрызают траву до земли.

– Их Путь изменился, Кадын. Тебе остается это принять.

– Ты говорил это, старый мудрец, я помню. Я стараюсь принять, но сердце не может. Не может простить им того, что моего коня они лишили ног, а меня саму – веры в дорогу. Я не верю, что так просто исчез мой люд. Не было врагов, с кем в бой вступить, не было болезни, которую духами могли бы мы лечить. Просто скрылась в тумане Золотая река. Налетел ветер из пустыни и погреб ее под грудой песка. И тех берегов уже не найти.

– Враг люда – в самом люде, враг человека – в его собственном сердце. Не древние Чу сгубили твой люд, Кадын, а духи ночи, живущие в каждом из нас. Они лишают нас любопытства к жизни и тяги к новому. Они делают человека ленивым и невежественным. Они застилают человеку глаза, как мы закрываем глаза коню, надевая шоры.

– Ты прав, старый Го. И я сейчас вижу их как никогда прежде. Духи печали и ночи окружают меня. Они уже гложут мне сердце. Духи печали, духи тяжкого отчаяния.

– Правда ли, что ты убила просителя без суда, догадавшись, что он клевещет?

– Да, Го. Мое сердце и ээ подсказали мне, что передо мной лжец. Он требовал суда, хотел обвинить соседа в краже, а сам подкинул ему отрезы ткани. Сосед был бы казнен, если бы я поверила. Мое сердце охватил гнев, я метнула клевец и разбила ему голову.

– Гнев не лучший советчик, царь.

– У меня есть и другие, старый Го. Хотя ты прав. Но что же мне делать: бедствия люда, гнев хозяина гор тяготят меня, боль в голове омрачает рассудок, вокруг меня тьма, и так мало верных людей!

– Ты суровый правитель, Кадын. На долгие переходы вокруг говорят об этом. Тебя боятся твои люди, тебя боятся соседи. Но все они твердят о справедливости твоих решений, и сердце твоего старого учителя не может не радоваться.

– Я буду все свои дни благодарить тебя, старый мудрец, за твою дружбу и наши беседы. Я много вижу вокруг того, от чего мрачнеет мое сердце. Но порой вспоминаю тебя, и моя рука замирает, не довершив удара. Об одном я жалею: мне много еще хочется сделать, но все чаще чутье говорит, что времени не хватит.

– Не думай об этом, Кадын. Времени нет у меня. У тебя же его ровно столько, сколько отмерил Бело-Синий, и он же отмерил тебе по нему дел.

При этих словах он, не двигаясь, стал удаляться, а после исчез. Только тогда Алатай понял, что может пошевелиться, и подскочил к царю. Она лежала на подушках, откинувшись навзничь, словно без чувств, и слезы заливали ее лицо.

– Царь! – стал звать Алатай и трясти ее за плечи. – Царь!

Она открыла глаза, и только тут он понял, что она просто спала. Она села, провела ладонью по лицу, убирая слезы. Оглядела шатер.

– Костер потух, Алатай, – сказала потом, слегка улыбнувшись, и он догадался, что Кадын видела то же, что и он.

Прошло пол-луны, как ушли караваны, и главы снова собрались у царского дома просить звать ээ-торзы. Кадын велела всем приехать в недалекое урочище в новолуние, а сама отправилась в тайгу искать Кама. Горы тогда омывались осенними дождями.

В нужный день мужчины на закате съехались в урочище. Быстро поставили шатер для бани, а когда стало темно, забрались внутрь и расселись вокруг висящего на треноге котла с раскаленными камнями. В шатре было не видно ни зги, только по дыханию и движению понимал Алатай, что окружен людьми. Так же по звуку он понял, что Кадын тихо поет, бросая на камни семена дурманной травы. Шатер наполнился терпким дымом, Алатай втянул воздух полной грудью, пытаясь унять бешено бьющееся сердце.

Мужчины уже расслабились и тоже тихонько напевали, качаясь как озеро под ветром, и Алатай, чуя это, тоже покачивался вместе со всеми. Только глаза не закрывал, и потому, верно, успел заметить, как откинулся полог, и внутрь точно тень скользнула обнаженная Дева-Охотница. Все в нем напряглось до звона тетивы, а полог уже сомкнулся, и снова ничего не было видно. Лишь по легкому движение воздуха Алатай чуял и угадывал, что кто-то пробирается меж мужчинами. Потом показалось ему, что что-то слегка коснулось его щеки – и его обдало жаром, а сердце прыгнуло в голову. Тут же другой, более сильный и сладкий аромат растекся в шатре – это Дева бросила свои травы на камни. Сердце у Алатая колотилось с такой силой, что он ничего не слышал более, запах душил его. Он закашлял, зажмурился, а когда открыл глаза – вдруг понял, что видит все, как если бы шатер был полон неведомого света, исходящего из глубины котла.