Кадын

– Чего же вы хотите от меня? О чем просите? Или считаете, что это я горы качаю? – ответила она, и голос ее был едок. – Все, что я могу сделать для своего люда, – увести его с этих мест. Зверь уходит, когда кругом опасно. Сколько зверя ушло уже за перевалы! А вы, люди, что же вы не делаете по чутью, или вы глупее зверей? Я не могу вам помочь.

С этим она поднялась и хотела уйти в дом, но главы закричали:

– Подожди, царь! Позови хозяина! Мы пришли к тебе, чтобы говорить с ним! Ты одна можешь говорить с ним! Пусть скажет, что ему надо! Не угадали мы с даром, пусть сам теперь скажет!

Она остановилась и уже скривила губы в усмешке, готовая ответить что-то резкое, как вдруг топот из-под холма привлек общее внимание: во весь опор снизу мчался всадник с красной перевязью вестника на плече. Люди обернулись, и никто не проронил ни слова, пока не подлетел тот к огню, не скатился с коня. Алатай уже узнал человека из родного стана, узнал его и Стиркс и даже поднялся на ноги, ожидая тревожных вестей о Зонтале, но воин упал на колено перед Кадын и сказал:

– Царь! С гор идут караваны! Иной дорогой, в обход. Прежней дороги нет, говорят. В трех днях пути от торговой поляны встретили его люди.

Главы зашумели, а лицо Кадын озарилось радостью:

– Спасибо тебе, добрый вестник, – сказала она и дала ему три стрелы за службу. – Отдыхай с моими воинами и оставь коня у моей коновязи, о нем позаботятся. Видите, главы, – обратилась она потом. – Бело-Синий иначе решает: не то время сейчас, чтобы тревожить хозяина. Собирайте торги. Я еду встречать караваны. После, на новой луне, будем с ээ-торзы говорить.

Долго они не собирались – уже на следующее утро вся линия отправилась в стан торговцев. Кадын была легка и весела в дороге, шутила с воинами и принималась петь. Будто чего-то хорошего ждала. Алатай радовался, глядя на нее, и ему хотелось веселиться тоже, он позабыл все тревожное, что было недавно.

Караван уже остановился на поляне, когда они приехали. Спускаясь в долину, царь крикнула: «Йерра!» – и пустилась вперед, первой ворвалась в толчею желтых людей. Воины смеялись, на нее глядя, как она забавляется скачкой, будто девчонка.

– Вестей ждет, – сказал Каспай.

– Верно, – ответил Аратспай. – С юга пришел караван. Вдруг есть вести от рода Талая?

Сердце у Алатая упало.

Они ставили шатры и разбивали загоны, за работой Алатай забывал обо всем, но, обернувшись на караванщиков, вглядываясь в толчею странного вида людей, снующих слуг и рабов, покрикивающих господ, ревущих верблюдов и скота, он нет-нет, да примечал высокую красную царскую шапку. Кадын рыскала среди каравана, будто кого-то искала.

Уже сумерки сгустили воздух, так что лица стали узнаваться смутно, когда Кадын вернулась к шатру. Воины ужинали. Тихо как дух подошла она из темноты и села рядом.

– Что слышно, царь? – спросил Каспай, передавая ей чашу.

– Это только голова каравана, – отвечала она. – Хозяев нет с ними. В этом году караван поделился, боятся обвалов в горах. Толмачей еще нет, как с ними и говорить? – усмехнулась она.

Поев со всеми, она взяла огня и ушла в свой шатер. Ночь пришла не холодная, высь была прикрыта тучами как одеялом. Воины стали по одному расходиться от костра. Вдруг приоткрылся полог, выглянула Кадын и позвала звонким шепотом:

– Шеш! Не спишь, трясогузка?

– Нет, царь, – отозвался он, встрепенувшись.

– Войди, хочу тебе слово молвить.

Он вошел в шатер. Внутри было светло, очаг горел жарко, почти не оставляя теней вдоль стен. Царь казалась встревоженной, но улыбалась, будто не хотела о тревоге думать.

– Побудь сегодня в моем шатре, воин, – сказала она. – Сердце мое не на месте. Я могу за себя постоять, но чтобы укрыться от духов ночи, нужен надежный друг. Я хочу поспать, завтра будет день торгов, я хочу быть с ясной головой. Если хочешь, кликни Эвмея и сидите вместе. Дров хватит. Я прошу тебя держать огонь всю ночь.

Алатай почувствовал гордость и кивнул. Звать Эвмея он и не подумал. Кадын села с другой стороны, а Алатай опустился ближе к выходу, где лежали заготовленные дрова. Он готов был сидеть без сна всю ночь, не спуская с нее глаз. Она устроилась на подушках, и только сейчас в свете огня Алатай заметил, какое у нее утомленное лицо.

Он сидел не шевелясь и будто бы не дыша, превращаясь сам в тень в шатре, в хранителя очага. Ночь застыла. Кадын спала, и он не сводил с нее глаз, словно она могла исчезнуть. Потом Алатай заметил, что угли тухнут, надо было подкинуть дров. Он хотел подняться, но отчего-то не мог пошевелиться. И тут заметил, что у стены кто-то стоит.

Тихо как мышь человек вышел к свету и остановился напротив Кадын, сложив сухие ладошки перед грудью в знаке почтения. Алатай узнал желтого толмача. Он хотел окликнуть его, разбудить царя, но не мог раскрыть рта, оцепенение сковало его. В этот миг он заметил, что царь не спит, смотрит на Го и улыбается ему мягкой улыбкой.

– Ты устала, госпожа, – послышался голос желтолицего. – В твоих глазах нет блеска, лицо обветрено от долгой скачки.