Каена

— В его стране жили хорошо. Но нельзя сделать лучше, чем человек сам того позволяет. Он перерождал их ненависть в любовь, а они рождали новую. И сколько б он ни гасил боли… Он был мудрым правителем. Жил-был король, могучий король, — прошептала она, — который хотел дарить людям радость и лёгкость. Вот только она им была не нужна. Они искали войну; он научился дарить им сражение или его видимость. Он не стал отбирать у них того, чем они жили, только потому, что они сами не пожелали этого отдать.

— Так не бывает, — вмешался в рассказ вновь Тони. — Люди всегда мечтают быть счастливыми, и если кто-то предлагает им возможность…

— Люди злы, — возразила Шэрра. — Люди не думают об общем счастье. Кому-то радость причиняет чужая боль, кто-то кого-то отбирает. Король был мудрым. Он не стал разбазаривать свою силу. Он воспользовался ею, чтобы сплотить государство, и никому о ней после не рассказал, знаешь. Он был хорошим человеком. Он никогда бы не разрушил эльфийское государство так, как это сделали вы.

— Эльфы злы.

— Эльфы стали такими. А люди подлы. И всегда ими были… приготовь еды, Тони. Я голодна.

Он бросился разводить костёр — а Шэрра смотрела на спящего Роларэна. Во сне он казался до того уставшим, что у Тони практически сжималось сердце — но он всё равно не мог позволить какой-либо любви к эльфу в ней поселиться.

К Рэну.

Не к Шэрре.

Она исцелила его. Она была для него, будто бы тот родник, она наполнила его силой и позволила дышать, позволила наконец-то вдохновиться тем поразительным волшебством, которого он не мог доселе вкусить.

— Ты возвращаешься в эльфийское государство, потому что там так хорошо? — спросил Тони.

— Я возвращаюсь в эльфийское государство, потому что Роларэн хочет убить нашу королеву. А это возможно только с жертвой в виде меня, — ответила девушка. — У нас нет доброго короля, который бы сжал ладонь королевы, посмотрел в её бездонные зелёные — будто у Рэна, — глаза и заставил её любить этот мир. У нас есть только уставший, измотанный эльф, который должен её убить. Но мы должны ценить то, что даровано нам свыше.

— Не понимаю.

— Ты не вечен. Ты не поймёшь. И я не пойму, если вечной не стану, — покачала головой она. А потом тихо рассмеялась, осторожно, чтобы только не разбудить Роларэна — потому что он до того устал, что было бы жалко его потревожить. Шэрре не было смешно на самом деле — но она чувствовала, насколько абсурдными оставались речи Тони.

Тони пытался завоевать её доверие, добраться до её сердца. Она не противилась — точнее, делала вид, что не противилась. Но зато отчаянно надеялась на то, что однажды вырвется из этого дивного маленького заточения в клетке его сердца. Она последовала за Роларэном из верности, из желания отдать все долги, а люди так просто себе всё прощали, что страшно было даже представить.

— Скажи, — прошептала она, — любишь ли ты меня, Тони? Ведь любишь. Ты думаешь, что магия моя вдохнула в тебя жизнь. Я тебя не люблю, но всё же. Как бы ты подарил мне счастье, будь я твоя?

Тони задумался на какое-то мгновение. Он молча смотрел на Шэрру и долго-долго подбирал слова, но не мог отыскать нужные в собственном сердце.

— Я, — начал наконец-то он, — спрятал бы тебя в прекрасной крепости далеко-далеко от всего мира. Чтобы ни один злодей не смел бы к тебе прикоснуться, чтобы никто не разрушил твоего — нашего, — счастья. Чтобы невзгоды обходили тебя стороной. Я бы окружил тебя самыми могучими армиями на свете, не дал бы никому-никому добраться до моего сокровища. Ты была бы для меня алмазом, моим сапфиром, моим бриллиантом! Я завоевал бы во твоё имя все страны, чтобы только никто не смел выступить против нас, я бы…

— Ты бы закрыл меня, — оборвала она, — как птицу в клетке. Ты бы оторвал у меня крылья, чтобы я не смогла летать, а тогда отворил золотую дверцу — но дальше золотой комнаты я бы тоже никуда не ушла. Что за мужичество! Чтобы никто не смотрел на твою женщину, никто не смел до неё добраться, чтобы никто не коснулся! Ты не смеешь привязать меня к себе любовью, потому что знаешь, что я тебя не полюблю. Ты раб своих мыслей, Тони! Он взял меня за руку и предложил умереть не за него, не за себя, не за месть, а за что-то, чего на самом деле даже не существует. И его я не люблю. Но я согласилась. И пошла бы с ним на самый край света. Мне не нужна крепость — я эльф, Тони, я способна сражаться. Ты бил меня, ты мечтал разрушить и разорвать меня в маленькие клочья там, на той арене, когда он, не зная, за меня вступился. Он может быть каким угодно, но он ценит и свободу, и родительство. И вряд ли существует нормальная эльфийка, которая согласилась бы от этого отступиться. Только если у неё нет ещё одного такого, конечно. И я понимаю, почему он последний из Вечных. Было бы замечательно, если б остальные были похожи на него, но они давно уже слишком люди, чтобы сравниться с Роларэном.

— Ты всё же его любишь.

— Нет, — резко ответила Шэрра. — Не люблю. Я голодна, Тони, сколько можно повторять тебе это?