Каена

Они не против, они готовы поделиться, только пусть она позволит им подступить на несколько шажочков ближе и прикоснуться к её руке, сжать её тонкие пальцы, поцеловать в нежные мягкие губы.

Вот только они не знали о главном. Не знали, что жадности в Каене достаточно много, чтобы ничего не осталось. Она достаточно легко сыпала деньгами, сыпала златом родного Леса, чтобы беречь магию. Да, она легко многим отдавала средства, но с такой же лёгкостью отбирала у них в расплату жизни.

За всё всегда надо вносить что-то своё. И если она ставит условия, то отберёт больше, чем должна. В конце концов, на то она и королева.

Короли у людей тоже подобным образом поступали. Просто у них всё было скучнее — налоги, сборы… Она не опускалась до такой низости. Она выпивала у эльфийского государства жизнь — и сама царствовала до той поры, пока не останется в её царстве лишь один только мужчина.

И ещё она. Она, вечная королева вечного Златого Леса.

Девушки зажгли свечи. Траурные наряды подчёркивали белизну их кожи, подчёркивали холод, что царил во всём дворце, и Каена наслаждалась тем, что она одна была в белом. Она одна могла позволить себе впитывать эту невероятную силу чужого недоступного счастья. Они все умирали только потому, что были к ней раньше такими злыми.

Папочка… Папочка её не обижал. Она вспоминала об отце, вспоминала о его мягкой улыбке. Он первый дал ей свою кровь. Он не ждал, что она что-то оставит. Он проливал свою жизнь на алтарь, лишь бы его дочь смогла дышать, смогла прожить ещё несколько дней. Лишь бы она наконец-то полной грудью вдохнула…

Лишь бы!

И она не отбирала всё до последней капли. Она его любила. Любила сильно, любила без памяти. Она делилась с ним тем, что у неё было, даже если оказалось слишком мало. Она надеялась, что он никогда не предаст её и никогда не оставит.

Отец был единственным, кто в неё верил.

И он сейчас не мог чувствовать полноценное счастье. Ему что-то мешало. И тогда она тоже чувствовала себя несчастной. Если её отцу было так плохо — зачем она сама должна была продолжать жить? Какова цель всего этого, если он не сможет отыскать своё место в этой жуткой и гадкой жизни? Больно ведь.

Больно и страшно.

Каена расправила плечи. Она чувствовала, как темнеет белая ткань её облегающего платья, чувствовала, как пятна крови растекаются по подолу. Это всё её грехи; так открывается Златая Охота. Ещё одно Златое Дерево умирает — они отдают честь прошлому и Вечным, которых потеряли. Достойным Вечным.

Ни один достойный Вечный не разделил бы с нею ложе.

Значит, достойным оказался только один.

Она мысленно улыбнулась Роларэну. Он казался таким… Таким настоящим. Таким праведником среди всего этого грешного кодла. Таким грешником на фоне её страшных убийств. Даже она не натворила столько зла, сколько он. Не остановить чудище, подумать только… Она легко перекладывала собственные деяния на его плечи, и он всё ещё не согнулся под невообразимой тяжестью, которой так охотно делилась Каена.

Он словно ничего не почувствовал.

Женщина встала. Взмахнула руками, будто бы крыльями, и свечи зажглись по углам комнаты. Мрачный свет окутал помещение без окон — без дверей. Дамы только опустились на колени по велению её жеста. Так надо. Так они молятся, чтобы граница действовала верно и никого не выпустила на свободу, за исключением победителя.

Одно только — Златая Охота не допускает победителей.

Каена медленно двинулась по комнате. Одна за другой, угасали свечи.

Комната мрачнела. Холод и боль собирались в центре, выбираясь из каждого угла, окутывали цепями её руки и её ноги и пытались задержать. Она чувствовала, как вспыхивает пламенем подол платья, как алые капли невидимой крови гасят его.

Она бормотала заклинание. Эльфийки стояли на коленях и молились — молились по тому тексту, который она вручила, самолично дала им в руки и приказала выучить наизусть, чтобы не ошибиться ни в едином слове.

Свеча за свечой.

Душа за душой.

Златая Охота на этот раз будет успешной. Не так, как тогда, когда мальчишка посмел покинуть территорию Златого Леса. Больше не будет ошибки.

Больше не будет шанса выйти не одному, а двоим.

Каена бормотала слова всё быстрее и быстрее. Она рукою касалась пламени и втягивала его в себя, и голос звучал громче и громче. Она не срывалась на крик, она только пела дивную песню, слова которой никто не знал, кроме неё самой.

На фоне её голоса прорывались тихие шепотки. Молитва дымом растекалась от девушек. Вырывались колечка тёмного смога с уст эльфиек.

Каена замерла за их спиной. Она положила руки на плечи, заканчивая песню. Последняя свеча горела прямо перед ними — и королева не сводила с неё взгляда. Песнь шла всё выше и выше — и на последнем слове огонь, трепыхнувшись в бесплотной попытке выжить, угас. Только и вспыхнул в последний раз, чтобы превратиться в жалкий огарок.

Воск растёкся лужей по полу. Обжигал колени эльфиек, обжигал босые стопы Каены. Она наслаждалась болью собственного маленького жертвоприношения.

Её ладони легли на плечи одной из дам.