Каена

Фирхан посторонился. Он отошёл к стене, покорно склонив голову, будто бы очарованный мальчишка. В Роларэне за долгие годы ничего не изменилось. Он помнил его, будучи совсем-совсем ребёнком, помнил красивого эльфа — даже по человеческим меркам, — продавшего свою жизнь, наверное, дорого. Описать словами мощь, сконцентрированную в его руках, было трудно даже по прошествию стольких лет. Но остроухий ни капли не изменился. Сколько б лет ни прошло, он оставался точно таким же. Молодым, сильным, полным магии. А Фирхан с мальца обращался постепенно в дряхлого старика и отсчитывал дни до того момента, когда перестанет быть и подтянутым, и мало-мальски сильным в волшебстве. Он знал, что постепенно будет превращаться в пыль, а Вечный, ускользающий от смерти — или это она от него уходит? — не изменится ни на миг. И эльфы все умрут, а Вечный останется. Последний из бессмертных. Последний из тех, кто мог оказать сопротивление их королеве.

Только теперь наконец-то Фирхан действительно понял, к чему именно подбирался ключ. Он посмотрел на остроухую уже без того презрения и ненависти, что прежде, и послушно кивнул, словно больше не мог перечить Роларэну. Впрочем, он и прежде был слишком слаб — слишком даже для того, чтобы сказать одно короткое "нет". А теперь — и того боле. Зачем сопротивляться и искать себе оправдания?

Вечный мог убить их всех. Он не стремился к добру, и всё светлое в нём, наверное, Фирхан придумал себе сам. Жил, как не живут другие — вечно и страшно. И теперь, когда у бессмертия эльфа наконец-то появилась определённая цель, никто, и особенно их школа, не имел права вставать у него на пути.

— Уходите, — промолвил он, — и никогда не возвращайтесь обратно. Я выпускаю вас из Академии не для того, чтобы пустить вновь.

Роларэн кивнул. Он жестом приказал Шэрре следовать за ним — и девушка плавными, быстрыми шагами направилась за мужчиной. Ученики замерли — они словно доселе были очарованы эльфийкой. Никогда не видевшие прежде настоящих остроухих, да и давно позабывшие о женской красоте, они смотрели на девушку, будто бы на невиданную предстаивтельницу тёмных сил, такую грациозную, такую… С каждым шагом от неё в их глазах в стороны разлеталась тьма. Ничто не было реальностью, виденье их — тем более, но имело ли это значение в глазах всех этих людей? В конце концов, быть просто человеком — совсем не то, что оставаться до последнего эльфом. Быть человеком проще. И даже не потому, что у эльфа сила, вечность, королева… Хватает и одного только Златого Леса, чтобы душа оказалась другой. Хотя бы у Шэрры, по крайней мере. Даже если своего Златого Древа у неё и нет.

Никто не заступил им дорогу. Миро стоял, опустив меч, бросал быстрые взгляды на Фирхана, дожидаясь приказа выстрелить в спину, но тот так ничего и не сказал. Его жесты можно было расценить исключительно как сдерживающие, призванные успокоить, заставить застыть на месте, а не нападать с разбегу, не бросаться в омут с головой — в спасительный омут убийства. До чего же просто было нарушить учительский завет! И почему они всё ещё не решились этого сделать? Почему просто стояли и смотрели, пока уходил тот, кого они знали, как Мастера?

— Значит, — промолвил кто-то из толпы. — Это было правдой? Только эльф может поймать эльфа в лесу?

— Кто верит, тот проигрывает, — отозвался Роларэн, склонив голову набок. — Только Вечный может поймать Вечного в лесу.

Теперь это звучало иначе. Эльфы Златого Леса и Вечные — это разные существа. У первых ещё осталось время, чтобы наглотаться прогнившего от Туманов воздуха. Для Вечных всё закончилось куда раньше, в зыбком маленьком мирке, окружённом кольцом грехов и громадных Златых Деревьев, теряющих с каждым годом лист за листом.

Шэрра содрогнулась. Какая же ложь! Она ни на минуту не была вечной — но сумела тогда схватить его за руку. Прорвалась сквозь настил его иллюзии, пусть только на миг, коснулась настоящей руки, а не покрытой шрамами тени.

Но она всё ещё не могла назвать Мастера нереальным. Будь Роларэн человеком — он оказался бы именно таким. Изжитым, избитым этим существованием, покрытым шрамами и цельным в своей бесконечной сломленности. Он не знал бы полутонов и сражался с эльфами до победного конца. Да, родись Рэн человеком, тело бы его покрывали эти бесконечные шрамы.