Кафе La Chance, или Рождественская сказка

Она поднялась к себе, быстро приняла душ, надела черное длинное платье, которое купила давно на оперу Верди Симон Бокканегра с Пласидо Доминго в Ла Скала и которое, не зная почему, положила в чемодан в самый последний момент, поправила макияж, уложила волосы в гладкий низкий пучок, освежила духи, надела любимый, когда-то подаренный мужем, легкий, но невероятно теплый и комфортный соболиный полушубок, ботильоны на небольшом каблуке, взяла сумочку и, не дожидаясь лифта, по лестнице выбежала на улицу. Макс уже ждал её. В дорогом синем костюме и такого же цвета кашемировым пальто он показался ей старше, чем в джинсах и куртке. Они подошли к стоянке такси. Макс открыл перед ней дверь и помог сесть на заднее сиденье черного мерседеса. Ей на минуту показалось, что за рулем был тот же водитель, что вез её из аэропорта. Макс сел рядом, совсем близко от нее. Они проехали по Елисейским полям. Главный рождественский проспект Парижа превратился в волшебную улицу с огнями, праздничными иллюминациями и многочисленными рождественскими инсталляциями. Вскоре такси остановилось у красивого старинного особняка. Они прошли через арку и оказались у дверей роскошного ресторана. Хостес, высокий стройный француз, провел их к столику у камина. Она была смущена и скована, так как после смерти мужа ни разу не была в ресторанах такого уровня. Осмотревшись по сторонам, Она убедилась, что дамы были одеты дорого, но не в брендовые вещи последних коллекций и не в бриллиантах в несколько карат, Она стала чувствовать себя увереннее. К ним подошёл вышколенный официант. Макс заказал бутылку Боланже. Она улыбнулась.

— Простите, — спохватился Марше. Вы любите Боланже?

Она, почти смеясь, ответила: «Можно я отвечу на этот вопрос позже, когда попробую». Она вспомнила, как прочитала у Барро: кто не пил Боланже, тот прожил жизнь зря.

— Я люблю это место, хотя здесь и не был уже лет сто.

— Сколько же Вам лет, Макс, сто сорок? Сто пятьдесят? Выглядите вы явно моложе.

— Я родился в Париже 31 мая 1957 года.

— Это что, шутка такая? — прошептала Она испуганно. Ведь эта была дата рождения её мужа, день в день. Макс не понял, почему дата его рождения должна быть шуткой, но ничего не сказал. А Она уже громче добавила: «Вы в прекрасной форме».

Официант принес шампанское, изящно откупорил бутылку и разлил дорогой напиток в высокие хрустальные фужеры.

— За Париж, — сказал Макс, поднимая бокал.

Она в который раз за день улыбнулась и подумала: если он попросил её сказать тост, Она бы сказала тоже самое: «За Париж!» Прежде чем сделать глоток, Она загадала желание, как делала всегда пред тем, если что-то пробовала впервые. Шампанское было на удивление мягким, но крепким и через некоторое время Она окончательно расслабилась. Принесли основное меню и теперь уже Макс, соблюдая все правила этикета, спросил ее, что Она предпочитает. Она ответила просто, что после выбора шампанского полностью доверяет его вкусу. Он заказал крабовый суп, утку в малиновом соусе, кофе и крем-брюле. Подача и вкус блюд были изумительными. Когда принесли счет, Она сказала: «Я хочу поучаствовать». Он нежно взял её руку и строго произнес: «Я прошу никогда не обижать меня подобными заявлениями. Я мужчина. И давайте не возвращаться больше к этой теме, когда вы со мной». Она обомлела и тихо прошептала: «Простите, Макс, я не хотела Вас обидеть. Спасибо за чудесный ужин».

Они вышли из ресторана. Уже стемнело. Париж засверкал разноцветными огнями и новогодними гирляндами. Ресторан оказался всего в пяти минутах от Оперы Гарнье. На парадной лестнице, в фойе и в театральном зале Она ловила себя на мысли, что ни в Большом театре, ни в Ла Скала, ни в Венской опере не было настолько величественно. «Это ПАРИЖ», — подумала Она. Просто Она была влюблена в Париж много лет назад и навсегда. А в Гарнье всё произведение высшего искусства. Парадная лестница выложена мрамором разных цветов. Внизу лестницы стоят две бронзовые скульптуры из четырёх женских фигур, держащих светильники. Театральные фойе — место прогулок зрителей во время антракта, где игра зеркал и окон визуально придаёт галерее ещё больший простор. В центре фойе, возле одного из тех окон, откуда открывается вид на Оперный проспект до самого Лувра, установлен бюст Шарля Гарнье. Красно-золотой зрительный зал, выполненный в форме подковы, освещён огромной хрустальной люстрой. Она, как завороженная, рассматривала плафон, расписанный Марком Шагалом. Рульф не просто чудесным образом достала билеты на оперу, их места были в середине восьмого ряда партера. С первых арий опера захватили их.

— Это шедевр, — сказал он, выходя из театра.

— Спасибо, Маг.

— Вам спасибо. Без вас я вряд ли бы сюда попал еще лет сто. А ведь раньше я здесь был почти на всех премьерах.

— Так вы бессмертный Маг, если рассчитывали прожить еще сто лет и сходить на оперу.