Кафе «Ностальгия»

– Надеюсь, эта новость не из того факса, который я недавно получила от Сильвии. Несчастье на несчастье и несчастьем погоняет.

– Ничего подобного. Это касается непосредственно нас.

В предвкушении я уже потирала руки.

– Монги вышел из тюрьмы, – Самуэль явно смаковал фразу.

– Черт, Сами, черт возьми, почему же ты мне сразу не сказал?! Дева Реглы, благодарю тебя! Ох, Боже мой, какая радость! – но я плачу вместо того, чтобы смеяться. – Ты говорил с ним? Как он?

Самуэль кивает.

– Он не в лучшей форме, но ничего серьезного, он только и делает, что говорит о Боге и о прощении. Потом это пройдет. Мина и он каждое воскресенье ходят в церковь. Ты их и не узнаешь.

– Ну и что, зато Монги на свободе, – я закурила «Мальборо».

– На свободе… Посмотрела бы на него. Он сейчас такой же заключенный.

– Перестань! Он не в тюрьме, Мина рядом с ним, я считаю, по крайней мере, уж лучше церковь, чем тюрьма.

– Не вижу большой разницы.

– О'кей. Я имею в виду, что они вместе, что они будут заботиться друг о друге…

– Зато залетела в кутузку негритянка Ньевес. Ее поймали во время облавы на валютных проституток, хотя, кажется, таких быстро отпускают.

Я тяжело вздохнула. Никуда не денешься: не один, так другой.

– Есть новости и получше, – он не торопится, смакуя ситуацию. – Я довольно долго беседовал с Миной, даже очень долго. Она заревела в три ручья, когда я сказал ей, что влюбился в тебя, а еще хуже того, когда заявил, что ты призналась в том, что послала письма моему отцу, и что у тебя теперь комплекс вины, и мы поэтому не можем быть вместе… Она так ревела, что у меня даже возникло одно подозрение.

– Тебе не следовало терзать ее этой историей. Достаточно и наших с тобой мучений. Я сделала ее свидетельницей и тем самым причинила ей боль.

– Ты ошибаешься, она дурачила тебя все эти годы… – начал Самуэль.

Лицо у меня вытянулось: какого черта, что ты имеешь в виду? А он продолжил: она ревела и ревела, выпрашивая у меня прощения, намекнула на то, что ее давно надо было убить, убить в тот самый день, когда убили моего отца. Мина, я ни хрена не понимаю, что ты этим хочешь сказать? – крикнул я, я бы ее задушил, но через спутник это сделать невозможно. «Ой, Сами, не Марсела, а я была любовницей Хорхито!» Когда она произнесла имя моего отца в такой уменьшительной форме, меня как плеткой по лицу хлестнули – так по-семейному она произнесла это. Едва слышно она повторила: «Это была я». Она переспала с ним задолго до того, как ты обратила на него внимание с балкона ее дома. Фактически, отец водил меня в парк только для того, чтобы пройтись мимо ее дома и понаблюдать за ней, пусть издалека. Когда Мина узнала, что тебе тоже понравился мой отец, ее мужчина, она стала очень осторожна…

– Я не верю тебе, Мина оговорилась. Ты обманываешь меня, лишь бы я избавилась от комплекса вины…

– Послушай. Она все подстроила. Сначала сделала вид, что она против, потом сама же подлила масла в огонь, а ты клюнула на ее уловку, и она подсказала, как тебе быть: положи письма в корзинку и спусти ее с балкона. Таким образом я становился свидетелем, и она рассчитывала – чего уж проще, – что, как всякий ребенок, любящий мать и недоверчиво относящийся к отцу, я все разболтаю матери, и ее внимание переключится на другую в данном случае на тебя. Ведь все, похоже, тогда говорило о том, что моя мамочка напала на след. А я не стал болтать, сам не знаю почему, хотя мог рассказать о странных визитах отца в подозрительную гостиницу в Сан-Хуан-де-Диос. Но я не сделал этого. А Минерва, устав ждать скандала, послала анонимку моей матери, навострив ее на то, чтобы она порылась в вещичках отца, ведь он где-то хранил письма от своей любовницы. Мать нашла письма и не долго думая послала подругу проследить за отцом. Конечно, та быстро его застукала, когда он выходил из гостиницы; в тот день меня случайно отослали к бабушке. Подруга позвонила нашей соседке, у которой был единственный в доме телефон. Та, в свою очередь, позвала мать; мать выслушала все, что ей накудахтала подруга. Опиши мне ее, попросила мамочка. Похоже, подруга не захотела этого сделать, но мать настояла. Ну, заколебалась та, это девушка, школьница. Мне это известно, потому что сеньора рассказала потом все моей бабушке. Б тот же вечер, когда отец напился, моя мать напичкала его снотворным. То, что случилось потом, ты уже знаешь…

– Все равно я не могу поверить, не могу. Когда Мина говорила с тобой, Монги был рядом? – Самуэль подтвердил жестом. – Как он отреагировал?

– Он знал это, Map. Ему Мина не могла врать.

– У тебя есть доказательства? Она могла соврать только для того, чтобы мы сошлись, чтобы избавить меня от моего комплекса. К тому же она заделалась католичкой, а сам знаешь, что католики всегда готовы на самопожертвование…

– Я совсем недавно получил доказательство. Фото полуголой Мины, она сидит на смятой постели в гостиничном номере, на стуле одежда моего отца. Там же моя бита и бейсбольная перчатка, наручные часы на ночном столике, даже открытый бумажник, в нем две большие фотографии: моя и моей матери.