Кафедра

– Так что я никогда не мечтала быть педагогом, – она говорит почти спокойно. – Думала, не способна я на это. А может быть, так оно и есть. Я после окончания института работала в службе статистики. Потом пригласили почитать лекции по статистике по выходным. Так и оказалась в университете. Втянулась. Хотела взглянуть на всю эту кухню изнутри. Хотела понять, почему многие из них не способны понимать других – тех, кто слабее, тех, кто от них зависим.

И, давая понять, что следует переключиться, спрашивает:

– Вы не хотите спросить меня о чём-нибудь, что непосредственно относится к вашему делу? А то мы с вами отвлеклись.

Мне неудобно беспокоить ее еще больше, но она не требует ни жалости, ни сочувствия.

– Хорошо, я спрошу, раз вы настаиваете. У вас есть причины ненавидеть Кирсанова?

Она находит в себе силы ухмыльнуться.

– Это что-то типа того, что мы с ним в детстве играли в одной песочнице, и он отобрал у меня пластмассовое ведро, а я до сих пор не могу забыть об этом?

– Ну, что-то типа этого.

Она качает головой:

– Нет, думаю, мы играли в разных песочницах.

Никакой другой причины назвать она не может. Или не хочет.

Телефонный звонок

Юля уходит на лекцию. Я остаюсь на кафедре и пытаюсь переварить полученную информацию. Мне искренне жаль Кондратюк, но легче от моей жалости ей точно не станет.

Может ли она быть Светлячком? Конечно, нет! Но Кирсанов до сих пор так и не смог убедить меня, что в его неприятностях повинна именно та девочка, с которой он когда-то общался. Может быть, Светлячок тут вовсе ни при чём? Может быть, это Юля мстит за своего погибшего брата? Интересно, не учился ли он именно в этом университете? Может быть, Вадим – как раз один из тех, кто тогда проявил равнодушие?

Тут я одергиваю себя – нет, он не такой.

Подумав еще немного, я прихожу к выводу, что погорячилась – если бы Кондратюк была замешана в этих кражах, она ни за что не рассказала бы мне о брате. Хотя, может, она побоялась, что расскажут другие?

В кабинет то и дело заглядывают студенты – спрашивают про контрольные работы, интересуются, в какой аудитории читает лекцию Юлия Андреевна. Сосредоточиться в таких условиях невозможно.

Дверь в крохотный кабинетик заведующего кафедрой не заперта, и я прихожу к выводу, что могу смело воспользоваться этой каморкой. Я закрываю дверь в кабинет Кирсанова, ставлю замок на блокировку, сажусь за его стол и беру в руки блокнот.

В десять часов на кафедру должна прийти Таня Рогозина – она единственная, с кем я еще не разговаривала на нужную тему. Я представляю на миг ее испуганные карие глаза за стеклами очков, и чувствую себя гестаповцем.

Что мы имеем к этому моменту? Беседы почти со всеми подозреваемыми, полную неприязнь с их стороны и почти полное отсутствие полезных сведений. И если Сашку вдруг не озарит какая-нибудь блестящая мысль, то мы вряд ли узнаем, кто же спёр картину.

В кресле Кирсанова я чувствую себя вполне комфортно. Я раскрываю блокнот на чистой странице и пишу: «1. Выяснить, в каком институте учился Денис Кондратюк (возможно, это знает Вероника Сташевская)».

Перейти ко второму пункту мне мешает настойчивое дерганье ручки дверей – должно быть, очередной студент пытается попасть на кафедру. Нет, кажется, не студент – дверь с легким скрипом отворяется, и по ламинатному полу уверенно стучат женские каблучки. Ах, да я же забыла закрыть дверь кафедры на ключ!

Я поднимаюсь, чтобы заглянуть в соседний кабинет и убедиться, что это – кто-то из своих, но застываю на месте. Голос Даши Кирсановой громко докладывает кому-то:

– Алло, Ириша? Это снова я. Да, уже в университете. Представляешь, пришла на кафедру, а у них даже дверь в кабинет не заперта. И после этого они удивляются, что у них важные документы пропадают. Хотя подожди, посмотрю, не у себя ли мой супруг.

Она дергает ручку уже внутренней двери. Но эту-то дверь я точно запирала на замок.

– Нет, его еще нет. Хотя мы договаривались, что я отведу Кирилла на рисование и приду сюда в половине десятого. Он к этому времени уже должен был найти курсовые работы, которые тебе нужны. Не удивлюсь, если он вообще забыл о том, что обещал. Вот он такой и есть!

Я чувствую себя Штирлицем, забравшимся в кабинет немецкого генерала, и не знаю, как выпутаться из сложившейся ситуации. Наверно, нужно выйти из своей каморки. И немедленно!

– Ах, перестань! – Кирсанова продолжает разговор по телефону. – Ты думаешь, я не знаю собственного мужа? Он – безответственный идиот, хотя и производит совсем другое впечатление.

Я еще могу заявить о своем присутствии, но чувствую дрожь в коленках и не двигаюсь с места. И дело тут вовсе не в инстинкте сыщика.

Мой слух напряжен до того, что мне кажется, будто я слышу шаги в коридоре. Вот кто-то останавливается возле дверей. Или это только мое воображение?