Кафетерий для спецназа

— Я туда и назад, — пообещал Йонаш. — Потом куплю что-нибудь в кафетерии и мы с папой домой. Рагу мы с Мохито почти съели. Надо купить печенку или мясо. А картошку я сварю.

— Нет уж, картошку сварю я, — воспротивилась Ханна. — Дома разогреешь. Иди. Я картошку поставлю, и раскрашивать буду.

— Папу надо покормить.

— Банки у тебя? — вздохнула Ханна.

— Да. В маленьком пакете с цветами. Там две банки и две ложки.

Дверь гулко захлопнулась. Слышно было, как Йонаш скатился по лестнице. Шольт смотрел на Ханну с интересом — ждал кормежку, способную обеспечить развлечение.

— Я в курсе, что тебе скучно, — проговорила Ханна. — Зато мне в последние дни зашибись, как весело. И винить некого, сама помощь предлагала. Давай договоримся. Я сейчас поставлю вариться картошку, а потом ты быстро съешь свое пюре и паштет. Без выкрутасов. Без грызни ложек и боя газетами.

Шольт задумался. Ханна ушла на кухню, быстро помыла картошку, поставила вариться «в мундирах», срезав «крышечки». Щедро насыпала соли, прибавила огонь, вернулась и приготовилась к цирковому представлению. Шольт ее разочаровал. Никаких капризов, вежливая благожелательность и даже предупредительность: длинная морда все время совалась в банку, язык гулял по ложке и пальцам Ханны, вызывая неудержимую щекотку. После кормления Ханна вытерла Шольта салфеткой — пюре оставило на носу липкую полосу — погладила по жесткой шерсти и сказала:

— Можешь, когда захочешь.

Во взгляде волка прочиталось: «А то!». Ханна рассеянно почесала зверя за ухом, рассмотрела пластиковый корсет, укрывавший бока и живот, и всполошилась:

— Он сломался? Там трещина! Куска не хватает! О!.. Ты его грызешь? Зачем? Ты голодный?

Шольт одарил ее волной презрения.

— Снять хочешь? Врачи снимут, когда время придет.

Шольт фыркнул.

— Придурок, — покачала головой Ханна. — Ладно, лежи. Мне еще василек и подсолнух раскрасить надо. Если тебе потребуется выйти, сообщи как-нибудь. Порычи, что ли. Я Ёжи позову, мы тебя к винограду отнесем.

Карандаш скользил по бумаге. Шольт сопел, вертелся на диване, пристраивая больную лапу. За окном смеркалось, и Ханна старательно отгоняла тревогу за Йонаша — зимой будет темнеть еще раньше, нельзя же ограничивать мальчишку в передвижении только световым днем. Карандаш заезжал за границы василька. Ну и ладно. Пусть учительница думает, что Йонаш сам постарался.

Бряк-бряк-бряк.

Шольт начал чесаться, задевая задней лапой пластиковый корсет.

«Заскучал», — поняла Ханна. Спросила: — Телевизор включить?

Бряканье прекратилось, Шольт принялся вылизывать хвост — с громким чмоканьем, демонстрируя победу звериных инстинктов над разумом.

«Скотина».

Далекий топот возвестил о возвращении Йонаша. Волк насторожил уши, заулыбался, позабыв о гигиенических процедурах.

— Поставили отметку?

— Ага. Я сейчас лист назад прикреплю. Сразу. Чтобы не потерялся.

От Йонаша пахло осенней прохладой. Он сбросил кроссовки в прихожей, и, не снимая куртку, подбежал к отцу — обнял за шею, погладил по носу. Шольт чихнул и облизал сыну лицо, щекоча и добиваясь смеха.

— А это что?

В двойную страницу с раскрашенным чертополохом был вложен лист, испещренный машинописными буквами. «Заявление».

— Не возражаю против участия моего сына (дочери) в автобусной поездке на выставку детского творчества под руководством классного руководителя. Информация для родителей и опекунов…

— Это не надо, — отмахнулся Йонаш. — Я заявление взял, потому что меня с мельницей туда направили, а завтра откажусь.

— Почему? Подожди, какая еще мельница?

— Потому что папу кормить надо, — с укором объяснил Йонаш. — Куда я сейчас поеду? На Мохито надежды нет, он все время на вызовах.

Ханна просмотрела бумагу и приступила к допросу. Оказалось, что в последнюю неделю лета Алекс — муж Полины — устроил своим детям и Йонашу кружок творчества на дому. Они смастерили действующий фонтан, водяную мельницу, компас и пяток летающих моделей из бумаги. Мельница досталась Йонашу, который сдал ее на школьную выставку «Плоды лета». Дело рук Алекса заняло почетное первое место, и Йонаш был делегирован на Южную выставку школьных достижений, проводящуюся в городе на побережье.

— Думаю, что надо ехать, — изучив «Информацию для родителей», заявила Ханна. — Я сейчас Полине позвоню, посоветуюсь. Это веская монета в копилку достижений. Даже если ты не займешь призовое место, то получишь грамоту за участие. Учитывая твои вечные переэкзаменовки…

— Я папу не брошу!

— Я за ним присмотрю, — стараясь не повышать голос в ответ на детский крик, проговорила Ханна. — Он все равно у нас в кафетерии по полдня отирается. Буду кормить, внутренний двор в его полном распоряжении. Могу оставить переночевать. Диван все равно уже воняет, хоть выкидывай.

Шольт слушал внимательно, хмуря брови. Ханна сообразила, что можно узнать мнение отца, не строя догадок, и спросила:

— Как думаешь, надо ехать?

Шольт указал мордой на заявление. Она пристроила лист на диван так, чтобы волк мог его прочитать, и взялась за сборку тетради с васильками и чертополохом. Когда она загнула скрепки, Шольт коротко тявкнул. Встретился взглядом с Ханной, кивнул.