Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей

Множество версий настораживает. Ясно, что речь может идти не об отражении каких-то реальных событий в ходе распри между державными супругами, а лишь о преломлении в народной памяти основы интриги, которая завершилась с появлением на древлянской земле большого ольгино-го войска. В Овручском уезде крестьяне показывали Н. Коробке колодцы, из которых якобы Ольга пила; водоемы, в которых княгиня якобы купалась; огромные холмы, каждый из которых крестьяне ближайшего к нему села выдавали за курган, якобы насыпанный Ольгой над могилой убиенного ею супруга. В числе местных туристических достопримечательностей фигурировали «Ольгина ванна», «Ольгина долина», «Ольгина гора», «Ольгин колодец», «Игорев брод» и прочая и прочая. «Игореву могилу» около Коростеня местные жители в 1710 году показывали В. Татищеву, следовательно, местные предания о гибели в тех краях Игоря существовали уже в начале XVIII века.

Но когда они сложились? Королев считает, что гораздо раньше, так как «эти сказания были широко распространены в Овручском уезде задолго до того, как до крестьян могла дойти информация, содержащаяся в опубликованных в XIX веке летописях». Как будто крестьяне читали летописи или хотя бы интересовались ими! Чтобы в районе Искоростеня появились перечисленные туристические достопримечательности, достаточно было туда дойти отдаленным слухам об интересе «городских» к какой-то княгине Ольге и ее мес-ги то ли за мужа, то ли мужу на древлянской земле. Все остальное доделало народное творчество. Это читать крестьяне не умели, а до всяких выдумок да баек во все века куда как горазды были! Так что, вряд ли местные древлянские легенды можно рассматривать как серьезный аргумент и тем более доказательство того, что Ольга была мужеубийцей. И уж в любом случае они ничего не проясняют во взаимоотношениях Ольги и Святослава. Даже если дым не без огня.

МОРАВСКИЙ СЛЕД

Поют на моравской земле,

как в древности пели, —

лицо обращая к звезде,

склоняясь у колыбели…

И солнце, и отчий дом,

и аиста постоянство, —

все было в напеве том,

живом напеве славянства!

В. Булдаков, «Моравские песни»

Продолжая свои сопоставления персонажей ПВЛ и северных былин, С. Горюнков вслед за обоснованным и многообещающим отождествлением прототипа Игоря со Святогором предлагает в былинные прототипы для Ольги и Святослава бабу-богатырку Латыгорку и ее сына Сокольника. Вслед за Ф. Буслаевым он объясняет «Латыгорку» как изначальную «латгалку», то есть выходку из племени латгалов, латыголы по-древнерусски, предков современных латышей. Действительно, о Балтийском море, крае янтаря, говорит в былине как о месте своего рождения сам Сокольник: «От моря я от Студеного, от камня я от Латыря, от той от бабы от Латыгорки…» Конечно, Латвия — не совсем Псков, Из-борск или те же Выбуты. Даже (какой ужас!) вообще не Россия, но неподалеку, в планетарных масштабах совсем близко. Можно, не вдаваясь в детали, сойтись на северном прибалтийском происхождении Ольги, неважно латгальском или кривичском. (В конце концов непросто сказать, кем кривичи, в том числе так называемые псковские кривичи, были в IX веке больше, славянами или балтами.) Интрига сопоставления Ольги с Латыгоркой не в этом, а в том, что в былинах отцом Сокольника оказывается не кто иной, как сам Илья Муромец. Далее Горюнков, полагая Святогора прототипом Игоря, обращает внимание на тот факт, что былинная супруга Святогора изменяет ему с тем же Ильей. И вроде бы все ладится: Латыгорка — неверная жена Святогора, Илья Муромец — ее любовник, а Сокольник — плод короткой богатырской любви. Просто и понятно.

В эту канву неплохо вплетается предначертанность брака Игоря и Ольги в некоторых летописях. Былинному Святогору судьбой предназначена невеста, женитьбы на которой богатырь любой ценой, включая попытку убийства суженой, тщетно пытается избежать. Похожим образом юный княжич Игорь случайно встречает будущую супругу, но женятся они много-много лет спустя (из-за чего Ольга вынуждена рожать в пенсионном возрасте!). ПВЛ к тому же между строк создает впечатление, что Игорь надевает на себя узы Гименея не по доброй воле, а по указке Вещего Олега.