С точки зрения этой школы, материнская грудь является первичным объектом зависти. В этом отношении материнской груди надлежит занять место в числе тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться маленькому ребенку, постольку он чувствует, «что недаваемая ему грудь лишает его удовольствия, оставляя его для себя самой». Из-за зависти грудной ребенок желает этой груди не только – согласно М. Кляйн – смерти, «но и чтобы она была разграблена и чтобы затем его злость, прежде всего злость, заключающаяся в его экскрементах, злость, находящаяся в нем самом, вылилась в мать и особенно в ее грудь, чтобы испортить ее и разрушить» [119]. Автор полагает, что грудной ребенок в состоянии делить груди матери на «добрую» и «злобную» грудь.
Если зависть экстремально велика конституционально, как у параноидных и у шизоидов, то это может стать серьезным нарушением в отношениях с матерью. Поскольку в этом случае ребенок становится неспособным выстроить и в дальнейшем сохранять внутри себя «хороший объект». То обстоятельство, что грудной ребенок в своих оральносадистических притязаниях хотел бы «из зависти» испортить материнскую грудь, может – согласно автору – помешать установлению у него стабильности и построению сильного
Мелани Кляйн разводит понятие «благодарность» и понятие «зависть». На том основании, что благодарность включает в себя способность ассимиляции объекта, в этом случае можно любить и не завидовать, принимать подарки от любимого объекта, оставаясь при этом способным, в свою очередь, дарить от всей души подарки и ему.
Шокирует в этой гипотезе то, что начиная с самых первых месяцев жизни грудной ребенок в состоянии отличать так называемый «добрый» объект от «злого». Находить это отличие грудной ребенок смог бы лишь в том случае, «когда бы он имел соответствующую способность любить». Если же зависть чрезмерно велика конституционально, то она мешает ему отличать добро от зла.
Создается впечатление, что эта школа сводит суть этики к способности грудного ребенка отличать хорошую грудь от злой и на этом основании строит уже все возможные этические отношения.
С этим можно было бы и согласиться, но лишь в том случае, если М. Кляйн признает эту способность грудного ребенка отличать добро от зла свойственной ему от природы, а значит – конституциональной. Однако гипотеза, согласно которой младенец способен на подобное «этическое» различение добра и зла, а подвергающийся психоанализу взрослый, благодаря «памяти чувств», в состоянии испытывать эти переживания различения ассоциативно еще раз, уже в психоанализе, кажется нам рискованной, если не «фантастической». Мы относились бы к этой гипотезе как к эмпирически подтвержденной истине, а не как к «поэзии», если бы смогли подтвердить ее предположение о том, что раннедетское
Очень портит все впечатление то, в частности, как безответственно отождествляется проекция с параноидом, а интроекция с депрессией. Хотя то, что параноидный проецирует, а депрессивный интроецирует, и является бесспорным, опыт не позволяет нам делать обобщение, что содержанием каждой проекции всегда должно быть преследование и что каждая интроекция имеет лишь депрессивное (скорбь) содержание.
Что касается понятия «безмерное стремление к значимости» Каина, то здесь важную роль играет следующее: