Кайнок. Повесть

Пришла телеграмма из управления. Научно-технический отдел подтверждал, что бумага от «бычка» и бумага, взятая у Козазаева, идентичны, а по дополнительным внешним признакам имеют много общего. Не исключено, что и тот и другой листы были в одном переплете, на это указывает одинаковый износ, а главное, сходство жировых отложений на поверхности.

Корней Павлович заперся в кабинете.

Два дня назад он справлялся у военного комиссара о Козазаеве. Тот подтвердил, что Козазаев действительно прибыл на излечение после госпиталя, о чем свидетельствуют документы.

Корней Павлович задал несколько пустяшных на вид вопросов, записал ответы.

Теперь, по получении телеграммы, он вынул записи. Дата прибытия минус дата убытия. Потянулся к карте, узнал расстояние. Получалось слишком много дней. Так много, что самому не понравилось. Один из этих дней совпадал с роковым для убитых на повороте в Ыло.

С досадой хлопнув ладонью по столу, будто внезапно оттолкнувшись от него, Пирогов быстро встал, распахнул дверь.

- Меня не спрашивал сегодня раненый? Этот… Козазаев?

- Нет, Корней Павлович, - отозвалась дежурная.

Он помедлил, думая, не послать ли за ним, решил, что потерпит, пока развиднеется на дворе. Затворил дверь, устало взял со стола трехдневной давности газету - почта приходила нерегулярно, новости старели раньше, чем их успевали прочесть.

У Сталинграда шли бои. Немцы приближались к Волге. Наши цеплялись за каждый клочок земли, но где-то между строк угадывалось, что земли этой осталась узенькая полоска, местами простреливаемая из пулеметов…

Военные новости трехдневной давности. А ты, лейтенант Пирогов? Ты ходишь тут, в тылу…

Умом он понимал, что нужен солдаткам для их безопасности и покоя, а неприятное ощущение виноватости перед ними не проходило. Хуже того, в последние дни, когда стало очевидным, что в горах скрываются лихие людишки, виноватость его сделалась почти физическим ощущением. Он искал случая, который должен, по его мнению, оправдать его пребывание в тылу.

Вытянув под столом ноги и рассуждая таким образом, он и не заметил, что засыпает, когда раздался громкий стук в дверь.

Дежурная бросилась к двери, но быстро вернулась.

- Корней Павлович, там стучат.

- Откройте, - сказал он.

Дежурная откинула засов.

- Начальник здесь? - услышал Пирогов Варькин голос.

- У себя сидит.

Варька влетела в кабинет, как пожарный в горящий дом.

- Корней Павлович… - она рывком сбросила на затылок цветастую шаль. - Корней Павлович, там… Козазаев поймал одного в солдатском…

- Где? - Пирогов поднялся, расправил гимнастерку, пощупал кобуру.

- Пошли мы прогуляться… А он из леса. Грязный, с бородищей. Ну, мой-то: «Стой!» А тот бежать…

Варька с тонким присвистом шмыгнула носом, крупные слезы выкатились на щеки.

- Ты чего? - насторожился Корней Павлович. Обычно суховатый в обращении с сотрудницами, он незаметно для себя сказал «ты», и в голосе его откровенно зазвучало человеческое участие. - Говори же, что случилось?

- Да… - круглые блестящие бусинки нырнули по подбородку. - Да… догнал этого-то… И сгоряча больной рукой как даст.

- Зашиб до смерти? - подсказал Пирогов.

- Не-е, - спешно поправила Варька. - Ему-то ничего. Козазаев… Все швы на ранах расползлись…

- Худо… Неизвестный задержан?

- Привели. Меня за вами послали.

- Ай да Козазаев! Ай да милиционер! Пошли.

Козазаев сидел между дверью и столом, морщась и баюкая руку. На пороге пристроился дед лет семидесяти, низкорослый, легковесный, как сушеный чабачишко.

Увидев Пирогова, Козазаев поднялся.

- Сиди, - остановил Корней Павлович. Подошел к неизвестному, прижатому в угол столом.

- Документы.

Незнакомец не шевельнулся. Худое лицо в коричневой щетине не вздрогнуло, не выразило страха или откровенного упрямства. Он неподвижно и тускло смотрел на крышку стола.

- Встаньте.

Едва просунувшись в щель между столом и стеной, незнакомец поднялся, уперся спиной в угол, нетвердо подогнув под столом ноги.

- Выверните карманы.

Зорко следя за руками, Пирогов отмечал каждую подробность содержимого карманов: не понравилось, что коричневый курил свежий самосад, значит, кто-то снабжал с грядки, обломок напильника для кресала тоже был свежий, не успел засалиться жгут из цветастой хлопчатобумажной ткани.

- Все, - сказал неизвестный, хлопая по вывернутым карманам, будто стряхивая с них пыль.

- Нагрудные, - подсказал Пирогов.

Коричневый расстегнул пуговицы, достал книжечку раскурочной бумаги. Корней Павлович нетерпеливо взял ее. Узкие, как на «бычке», буквы шли через страницу.

- Теперь уже точно все, - сказал неизвестный. - Видите.

Корней Павлович собрал в носовой платок изъятое у незнакомца, завязал узелком.

- Фамилия? Откуда прибыл?

Коричневый повел глазами на старика, на Козазаева.

- Не хотите отвечать?

- Местный он, - крутнувшись на четвереньках, старик, кряхтя, стал на ноги, ткнул пальцем в сторону незнакомца. - Я ж его вот таким знаю. Федька Якитов, вот кто он.

- Якитов? Точно?

- Ну, Якитов, - рванул ворот коричневый. - Якитов Федор. Стреляй, если право такое есть.

- Так вот ты какой, гордый мужик…

ГЛАВА ПЯТАЯ