Каиново колено

Избегать Ленкиного взгляда можно было только непрестанно меняя местоположение и перекрываясь чужими спинами. И разговорами, разговорами со всеми, кто только бы ни оказывался между ними. Но даже через непрестанно сохраняемую дистанцию она не отстает ни на минуту. Карие, почти черные, теперь уже без блеска за припухшими красными веками, глаза царапают отовсюду. Такое ощущение, что она и по ночам теперь ходит вокруг его кровати. Или летает. Но действительно, кто-то же накапал слезами сегодня на его подушку. Через потолок и железную крышу. Совсем девчонка плывет. Ничего вокруг не видит, не стыдится. А, только, зачем? Измором его она не возьмет, просто не тот момент. В другое время пожалел бы. В другое время. Хотя, тоже, такая страсть и в другое время его бы испугала. Куда с таким шутить? А, может быть, объясниться начистоту? По взрослому, лицо в лицо. Ну-ну, чего доброго, она его еще и зарежет из ревности. А потом бросится в дурацкий межлестничный проем для несуществующего лифта в своем сталинском доме. Нет, лучше уходить, уходить от объяснений. Время все лечит. Все. Он об этом часто читал и слышал. Только парафин в том, что ее адвокатом вдруг да стал Петя. Петя, Петя, брат, можно сказать, по разуму. И вот такое внимание к Ленкиным проблемам. Даже решился на нравоучения. Нравоучения — от кого? И кому?! Эх, Петя, ты, Петя… На Сергеевы подколы вдруг запылил, и неожиданно намертво ушел в свое немецкое надутие. Gott mit uns! Только треугольников не хватало. Теперь прятаться приходилось от двоих. Как результат — пропуски, и долгая, ненужная беседа в учительской с Петровой о ремесле и призвании. Что новенького может поведать педагог лучшему своему студенту перед самыми госами? И что тот ответит? Насколько искренне? То есть, насколько правдоподобно? Так, чтобы обоих удовлетворил процесс собеседования. Самое противное то, что за любыми доводами и рассуждениями о, якобы, заботах о его будущем, сквозила, ох, как сквозила тонкая, но слишком явная идея вечной женской солидарности. Они ведь все знали, что их Петрову недавно муж бросил. И попрекали его, мужа-то, не комсомолом.

«Как Сергей в последнее время относится к своим товарищам по группе»? Ох, Ленка, ох… написано же, давно написано:

Так окрыленно, так напевно
Царевна пела о весне.
И я сказал: «Смотри, царевна,
Ты будешь плакать обо мне»…

Он тоже самое и сказал. Мы же все давно совершеннолетние. И сами по себе умные. И все видим. Вот, бедная Петрова: остаться одной с двумя детьми. Это уже не несчастная любовь, не отвергнутая жертва. И теперь педагог растерянно смотрит в опущенное лицо студента, который в принципе всего-то лишь на шесть лет младше ее. Всего на шесть лет! А вот сейчас протянуть к щеке ладонь, убрать выбившуюся прядь за ухо. Потом притянуть и поцеловать. О чем это он?.. Она говорит, все говорит про то, как они, преподаватели, любят их, как отдают им свою душу и опыт, и сколько государство тратит на обучение, чтобы сделать из них грамотных специалистов, а директор просто на части рвется в поисках нормального помещения. Говорит о том, как внимательно к выпуску присматриваются режиссеры, и о том, что в ближайший сезон во всех театрах будет много новых постановок современных пьес и обязательно востребуются именно молодые артисты. Говорит, говорит. А в глазах мольба: не обижай! Не обижай бедную девчонку!.. Нет, лучше уходить, уходить от объяснений. Время все лечит. Все и всех.

Какая это была странная встреча: нищий, и не просто нищий, а какой-то совсем убогий доходяга на костыле. Они неожиданно столкнулись с ним в сыром подземном переходе на «башне», в прямом смысле столкнулись, и калека, замычав, стал заваливаться на бетонную стену. Сергей подхватил его, брезгливо морщась от вони, удержал от падения. С опухшего от запоя и избиений, давно небритого лица на него посмотрели безумные в тоскливой мути глаза. И словно током ударило: показалось, что тот тоже его узнал. Что «узнал»? Но это не имело определений или понимания. Просто в давно выцветших голубо-белесых глазах стоял ужас удивления от внезапного узнавания. Кого? Сергей, вытирая пальцы о штаны, дошел до поворота на лестницу и оглянулся. Нищий пристально глядел ему в след. И, навалясь на костыль, крупно трясся, словно рыдал. Прилипшее впечатление от пойманного в упор взгляда преследовало несколько дней. Хорошо, что не снилось. Но аппетит при всяком воспоминании пропадал напрочь.