– Но если не брать сексуальный аспект, чем любовь к ребенку отличается от любви к женщине? Ведь в основе все равно лежит желание заботы, нежность, стремление быть рядом… Что там еще в набор входит? И ведь лишь единицы могут признать, что детей любят по-разному. Или вообще детей не любят. Своих, родных по крови. Не признаются потому, что стыдно. Принято рожать и любить детей. И точка. Не принято любить двух женщин. А ведь бывает и так, что одну любишь, а другую хочешь. И без обеих жизнь не мила.
– Это парадокс, Дэн.
Он притянул ее к себе, прошептал на ухо:
– Люблю парадоксы. И людей, которые поступают так, как они хотят, вне социальных табу, тоже люблю. И тебя люблю. Люблю, пока ты снова не исчезнешь. Только любовь у меня какая-то поверхностная, мимолетная. Как ветер. Сегодня человек мне нравится, а завтра я его уже забыл.
– Меня не забыл.
– Ты – это ты. И этого достаточно.
– Есть хочу!
Дэн мельком взглянул на часы. Пять утра.
– А вот это забыл, что в пять утра ты на удивление прожорлива. Давай завтракать!
Глупо рассматривать город с точки зрения топонимики. Так думала Алиса.
Светофор мигал, не в силах проснуться, и она уже три минуты стояла на пустынном перекрестке, в мешанине влажной петербургской сырости и мокрого, похожего на плесень снега.
Истинная природа Петербурга заключена во времени. За один час он может состариться и помолодеть, стать своим или навсегда отдалиться. Все эти карты, путеводители, список достопримечательностей – ерунда. Истина скрыта во времени, в нем же скрыт и город. Так думала Алиса.
Вышла из машины. Перекрестье. Никого. Пять часов утра – время таксистов. Четыре утра – час пустоты.
Светофор мигал. По влажному тротуару скользили разноцветные тени – красные, желтые, зеленые. Длинные, широкие, они сплетались, постепенно подбираясь к Алисе.
Она шагнула назад, прислонившись спиной к машине.
С Невы сиреной дул ветер. Она прислушалась к вою, различая в нем отдельные слова и фразы. Ветер спешил сообщить что-то важное для них обоих, и Алиса, напряглась, словно от этого теперь зависела ее жизнь.
Страх возник из ниоткуда, щепотью скрутил желудок, послав сигнал в мозг.
Беги! – кричал ветер.
Беги! – плакал город.
Беги! – шумела вода.
Запахло компостом.
– Гуляете?
Алиса медленно повернулась.
– Я тоже люблю гулять, – мужчина стоял перед ней в мокром пальто и чуть покачивался на пятках. – Там, где мало людей. Я не люблю людей. А вы?
На щеке чернела царапина, и сам он казался черным от утренней городской влаги.
– А я люблю людей, – хрипло ответила. – Люди хорошие.
– Люди злые, – пухлые губы скривились в детской обиженной гримасе.
– Не бывает злых людей, бывают злые ситуации. Поместите даже самого злого человека в добрую ситуацию, и он станет хорошим.
Мужчина несколько секунд удивленно ее разглядывал.
– Тогда зачем вы здесь? Здесь злые ситуации. Все злое. И я злой.
Алиса прикинула, сколько времени займет у нее рывок в машину. Тридцать секунд? Минуту? Успеет или нет?
– Страшно? – спросил он через паузу.
– Очень, – призналась Алиса.
– Место здесь такое – страшное. Вот они и гуляют. Под ручку. Как барышни. И я с ними.
– Кто гуляет?
– Как кто? Страхи. Ваши, мои, ее, – он неопределенно кивнул в сторону.
Алиса было дернулась за его кивком, но тут же удержала взгляд.
– Их тут много. И все разные. Вот вы меня боитесь. Думаете, что я с вами что-нибудь сделаю. Не бойтесь. Сегодня не сделаю. С вами этого нельзя. Пока нельзя. Время не вышло. А как выйдет, я за вами тут же и приду. Понимаете?
– Нет, – ручка дверцы неслышно поддалась. Алиса закрыла дверцу спиной и чуть потянула на себя. – Не понимаю. Кто вы? Я вас знаю? Мы знакомы?
– Это так важно? – он протянул руку и коснулся ее лица.
Комья земли забили рот, стало нечем дышать. Алиса закрутила головой, закашлялась, выплевывая отвратительную массу, и в отчаянном рывке рванула дверцу машины.
Она не помнила, как оказалась в салоне, как заблокировала все дверцы и включила зажигание. Не помнила, как нажала на газ…
Не помнила, как объехала темную кучу возле тротуара.
Мужчина поднял руку в приветственном жесте.
Идущие на смерть приглашают присоединиться.
Через несколько кварталов Алиса остановилась. Плюнув на все условности, достала фляжку и сделала хороший глоток. К черту правила! К черту полицию! Ее колотила дрожь.
И только через полчаса, подъезжая к офису Дэна, она поняла, что за куча лежала возле дороги.
Куча была человеческим телом.
Женским.
– Ты сегодня рано, – Казус прошаркал на кухню и мельком взглянул на дочь. – Опять проблемы?
– Никаких проблем, папа, – голос ровный, лишенный эмоций. – Все хорошо. Сплошной позитив.
– Вадим?
Дернулась, но промолчала.
Казус включил кофемолку и сел напротив дочери.
– Кира, мы уже с тобой говорили, Вадим – плохая партия для тебя, ты никогда не будешь с ним счастливой.
– Папа…
– Да…
– У тебя когда-нибудь было так, что ты просыпаешься и не знаешь, где ты, и, главное, кто ты? Лежишь и боишься пошевельнуться. Нет ни имени, ни пола. Ни возраста, ни истории. Ни-че-го… Только ощущение тела и два вопроса: где я и кто я?
– Тебя это испугало?
– Очень.
– Смогла ответить на эти вопросы?