Кайсе

— Не очень хорошие, — ответила Сэйко. Она раскрыла пайку и протянула Нанги несколько отпечатанных на машинке листов. — Только сейчас получили. Это официальный запрос сената Соединенных Штатов. Линнер-сан обязан предстать перед Комиссией по экономическому надзору, чтобы ответить на вопросы относительно объединения «Томкин индастриз» и «Сато интернэшнл».

— Час от часу не легче. Это уже попахивает очередной охотой на ведьм, — заметил Нанги, просматривая бумаги. — Я читал комментарии, посвященные этому сенатору Бэйну. В последнее время он стал притчей во языцех всей мировой прессы. Видел его и по телевизору — он давал интервью компании Си-эн-эн, даже «Тайм» на прошлой неделе поместил большую статью о нем. Этот запрос пришел по почте?

— Нет, сэр, — с тревогой в голосе ответила Сэйко. — Его принесли из американского посольства. Мне сообщили, что он пришел сегодня утром по дипломатическим каналам.

Нанги аккуратно сложил бумаги и вернул их Сэйко.

— Ну что ж, поскольку мы не знаем, где находится Николас, следовательно, и требование это мы выполнить не сможем. Сэйко, подготовь черновой вариант ответа и не скупись на слова, обрисовывая наше нынешнее положение. Не тебе объяснять, как это делается, дескать, Линнер-сан уехал по срочным делам, находится где-то в Европе, связи с ним у нас нет, ну и дальше в таком духе.

— Сделаю, сэр.

После того как она ушла, Нанги, казалось, забыл о своих деловых письмах, которые он диктовал до ее появления. Его мысли переключились на сенатора Бэйна и на его Комиссию. По мере того как этот деятель укреплял свои позиции, Нанги испытывал все больший страх. Кто-то ведь должен стать объектом его «праведного гнева», и Нанги осознавал, что «Томкин-Сато» — вполне логичный выбор.

Дело осложнялось еще и тем, что положение Николаса было очень шатким. Он был чужаком, лишь по завещанию своего тестя, после того как Томкин скоропостижно скончался, Николас вступил во владение компанией. Нанги полагал, что Бэйну не составит труда состряпать дело против Николаса, обвинив его в чрезмерной зависимости от японского участия в деятельности корпорации и, тем самым, в причинении ущерба Штатам. Проклятье, выругался про себя Нанги, это же элементарно; ему и самому ничего бы не стоило обвинить Николаса в этом — достаточно взглянуть, где он жил последние восемь лет. Ведь не в Нью-Йорке же, а в Токио.

Нанги остро почувствовал свою вину. Ведь именно он отговаривал Николаса от возвращения в Нью-Йорк, когда тот порывался поехать туда, чтобы именно в Штатах отстаивать интересы их корпорации. Нанги клял себя за свою эгоистичность, которую проявил в сфере бизнеса, где участие Николаса способствовало неслыханным результатам как в производстве, так и в научных изысканиях, а также за то, что Николас всегда был его лучшим другом.

Что я наделал? — молча спрашивал себя Нанги. В своем стремлении всегда иметь его под рукой я обрек его — и всех нас — на забвение.

Марко-Айленд — Венеция — Токио — Марин-Он-Санта-Клауд, Миннесота

Лью Кроукер прищурился от слепящего глаза тропического солнца и, вздохнув, негромко выругался. На горизонте, в дымном мареве, возник катер морской пограничной службы, держащий курс прямо на его судно.

Лью стоял на борту великолепно приспособленной для спортивного рыболовства яхты «Капитан Сумо». Он зафрахтовал ее за непомерную цену, ибо лучшего судна не было на всем западном побережье Флориды. Он не часто выходил так далеко в море, сейчас же ему хотелось не только избавиться от неприятных воспоминаний недавнего прошлого, но и побыть одному в мире и покое. Подходя к рубке управления, он с раздражением думал о том, что меньше всего ему сейчас хочется в очередной раз принимать этих полуофициальных визитеров из пограничной службы.

Когда-то он служил детективом в полицейском департаменте Нью-Йорка. После того как он подал в отставку, они жили вместе с Эликс Логан, бывшей фотомоделью, которая, к его вящему удивлению и восхищению, влюбилась в него. Недавно она сбежала от него, вновь вознесясь в сферы блестящей светской жизни, стремление витать в которых оказалось сильнее ее любви к нему. Где она сейчас? В Нью-Йорке... или в Париже? Этот ее поступок расшатал нервы Кроукера, и, хотя она регулярно звонила ему, он не питал иллюзий относительно ее преданности и неизменной вечной любви. Перед ней всегда витали картины прежней салонной жизни с ее атрибутами беспечности и перманентного веселья, она настолько привыкла ко всему этому, что отказаться от этой мишуры было выше ее сил. И как только ему пришло в голову, что она удовольствуется им, широкоплечим, несколько мрачноватым сорокапятилетним мужчиной с задубленным ветрами лицом ковбоя? Кроукер не считал себя красавцем, и, хотя у него были густые черные волосы, он никогда не стриг их по последней моде, не говоря уже о том, чтобы прилизывать их назад, подобно дружкам-коллегам своей бывшей возлюбленной.