Каюсь. Том Второй

-Ну, извини, дружище, мне до твоих возможностей далеко, -развел я руками и похлопал красавца по шее, словно вылитой из стали, любуясь им. Чистокровный ахалтекинец изабелловой масти - это, безусловно, волшебство в чистом виде. Кремовая шерсть ослепляет своим перламутровым блеском, а стать восхищает до трепета, как и осмысленность в голубых глазах, отчего даже неловко порой становится. Несмотря на то, что я вырос у бабки в деревни, с лошадьми знакомство имел крайне посредственное, и наверное, если 6ы не приобрел этот дом с конюшней, никогда 6ы не заинтересовался, хоть это и неплохое вложение денег, но когда Леська увидела конюшню, загорелась и попросила купить ей лошадь, отказать я не смог, посчитав, что конные прогулки могли 6ы помочь наладить контакт, поэтому нанял необходимых специалистов и приобрел парочку лошадей. Увы, на наши отношения с дочерью это никак не повлияло, Леся предпочитала приезжать в этот дом исключительно без меня и, если я нарушал ее уединение, собиралась и уезжала в пансион, всем своим видом показывая, что видеть и слышать меня не желает. Я не настаивал, понимая ее, как никто другой. В общем, затея моя не удалась, и ничего другого не оставалось, как кататься в одиночестве. Со временем я проникся этим занятием, находя в нем отдушину и покой. А уж, когда Гордеев пару месяцев назад сделал мне подгон на целое состояние в виде Оскара, то вообще пропал. Такой красоты, мощи, королевской стати я никогда не видел, впрочем, как и вредного характера. Нам с конюхом потребовалась куча времени, чтобы приручить этого высокомерного паршивца и наладить с ним отношения. Оскар смотрел на нас с таким пренебрежением, что иной раз хотелось ему поклон отвесить. Янка 6ы наверняка сказала, какой хозяин - такой и конь, и пожалуй, была 6ы права: я и сам так умею, поэтому вскоре сбил спесь с этого товарища, он же поняв, кто здесь хозяин, признал меня и свои штучки приберег для других, хотя свысока смотреть не перестал, но тут уж породу никуда не спрячешь. -Передохни, Оскар,- привязал я его к дереву и направился к пруду. Сняв куртку, расстелил ее на берегу и лег, наслаждаясь прохладным ветром, остужающим разгоряченное скачкой тело. Закрыв глаза, некоторое время лежал, ни о чем не думая, слушая шелест листьев и журчание пруда, и сам не заметил, как уснул. -Просыпайся, любимый, - вдруг раздался мягкий шепот, а прохладные руки скользнули по лицу. Я медленно открыл глаза и увидел над собой улыбающуюся Янку в ослепительно белом платье со струящимися до самого пояса распущенными волосами. Она смотрела на меня с такой нежностью и пониманием, что я почувствовал себя каким-то маленьким мальчиком. Протянув руку, осторожно коснулся ее волос и с удивлением отметил, что не чувствую былой тяжести на душе. Злоба и боль куда-то исчезли. Я смотрел в такие непривычно спокойные серо-голубые глаза, и меня заполняло ощущение правильности происходящего. Над головой у нас раскачивала ветвями пальма, а в воздухе стоял такой насыщенный аромат моря, что казалось, еще чуть - чуть и ощутишь соль на языке, но вместо этого, его коснулся горький вкус сигарет и алкоголя, напоминая мне о нашем с Янкой первом поцелуе. -Опять куришь, -недовольно поморщился я, отвернувшись. -А ты опять занудствуешь,- насмешливо парировала она и наклонившись, прикусила мою нижнюю губу, вызывая легкую боль, отчего я дернулся, машинально приложив пальцы. -С огнем играешь,- предостерег я, стирая выступившую кровь. -Ты так и не понял, Олеж, - невесело усмехнулась Янка и помедлив, прошептала, пристально глядя в глаза, - Я и есть тот самый огонь. Теперь была моя очередь усмехаться, поскольку в этих словах была вся суть. -Значит, играл я и сгорел, - задумчиво подвел я итог. -Посмотри туда,-указала она на точку возле моря, которая через пару мгновений стала обретать очертания ребенка. -Кто это?- нахмурился я, пытаясь рассмотреть. -Это, Гладышев, твой способ уйти так, чтобы не уходить, - лукаво сообщила Янка и весело подмигнула, словно видела то, чего не видел и не понимал я сам. Я отрицательно покачал головой, но она ответила мне тем же, словно говоря: «раже не пытайся себя обмануты, вслух же тихо произнесла, - Ты не сгорел, Олеж, ты все еще горишь и будешь гореть, пока не поймешь главного. -А что есть главное? -Для каждого свое, - пожала она плечами, нежно коснувшись моих губ своими, пробуждая во мне всю ту тоску, что каждую ночь сводила с ума, выворачивая наизнанку душу. Закрыв глаза, втягиваю аромат приторно - сладких духов, ставших моим наркотиком, и голова начинает кружится. Не выдерживаю, притягиваю Янку,усаживая на себя верхом, одновременно углубляя поцелуй, врываясь в ее рот языком, жадно ловя судорожный вздох. Где-то на периферии маячит понимание, что все иллюзия и морок, что ненастоящая она, но не могу остановиться, не могу усмирить это вырвавшееся на свободу безумие. Лихорадочно покрываю поцелуями ее шею, плечи, и трясет всего от жажды, каждую мышцу сводит от этого ненасытного пожара в моем нутре. Срываю белые лямки ее платья, обнажая грудь, и замираю, обреченно признавая, что все не то. Даже Чайке не залатать эти раны, не заполнить эту пустоту. И от этой невозможности что-либо изменить и исправить, так свербит, так ноет внутри, что хочется орать дурниной, но вместо этого, уткнувшись, как ребенок в ложбинку между ее груди, устало шепчу, не в силах больше держать эту боль в себе: -Не могу без тебя, задыхаюсь. -Знаю, -шепчет она в ответ, зарываясь пальцами в мои волосы, отчего по телу пробегает дрожь. -Не знаешь, - качаю головой с горькой усмешкой.