Кайзеры

Однако при ближайшем рассмотрении этот кадровый аргумент оказывается не столь весомым. Естественно, ни один разумный человек не возьмется отрицать, что личность и военное искусство полководца имеют очень большое значение на оперативно-тактическом уровне. Шведские генералы школы Густава Адольфа, в конечном счете выигравшие войну, хорошо знали свое ремесло и делали его на совесть, хотя и у них были свои «проблемы с неумеренным употреблением алкоголя». Именно в последнее десятилетие войны их молниеносные операции приносили блестящие успехи, но разве хотя бы один из этих успехов может быть назван чем-то большим, чем «ординарной победой»? Чего, собственно, добился генеральный стратег Леннарт Торстсисон (1603–1651), пробившись в 1645 году по левому берегу Дуная до самой Вены и на протяжении нескольких месяцев угрожая городу? Он не смог переправиться через реку, не смог захватить город, а значит, и не достиг своей оперативной цели: «схватить императора за самое сердце» (Broucek, 1981, 6). Вторжение шведов в Нижнюю Австрию в 1645–1646 году само по себе не решило исход войны. То же самое можно сказать и обо всех других сражениях Тридцати летней войны, за исключением битвы у Белой Горы в 1620 году, да и она решила судьбу чешского восстания, по не войны в Пфальце: в период с 1618 но 1648 год военного события, равного Каннам, не произошло. Дело в том, что при военной организации того времени оборона являлась очень сильным стратегическим средством, поскольку при обороне, скорее всего, не так быстро истощался военный потенциал и не требовалось изыскивать дефицитные мобилизуемые ресурсы и резервы. Поэтому не произошло внезапного и тотального военного коллапса.

Такое положение вещей всегда оставляло какое-то пространство для политического маневра. Однако после 1640 года это пространство для императора начало сужаться, причем произошло это не одномоментно, а постепенно, и с течением времени это становилось все более чувствительным. Основную причину этого процесса следует искать в ослаблении мощи Испании. Без помощи Мадрида войсками и деньгами император не пережил бы даже военного конфликта 1618–1619 годов, и без повторной такой помощи из Испании он не сумел бы восстановить баланс в борьбе со шведами после 1632 года (Ernst., 1988). После 1634 года испанская помощь не прекратилась, вначале она даже усилилась, поскольку после вступления в войну Франции в 1635 году Испания, как никогда, нуждалась во взаимодействии с императором. Однако после 1640 года объем этой помощи резко снизился, а в 1645 году она полностью прекратилась. Дело было в том, что весной 1640 года в Каталонии произошла революция, а в декабре того же года от Испании отделилась Португалия, и Мадрид был вынужден все и без того недостаточные средства, которые были в его распоряжении, пустить в дело для собственного спасения, причем это касалось и солдат, и денег. Какие последствия это имело для Вены?

Мы не располагаем достаточными источниками информации о военной организации и способах ведения войны императором в 40-е годы, что не позволяет выполнить количественный анализ. Есть основания предполагать, что испанское серебро для императора как воюющей стороны имело такое же значение, как французские субсидии для Швеции. Эти наличные деньги покрывали всего лишь 6 процентов той минимальной потребности в наличных (Lundkvist), без которых невозможно ведение маневренной войны, но без этого стартового капитала нельзя было получить остальную требуемую наличность путем кредитов. Действовала такая формула войны: без капитала (внешнего, субсидий) нет кредита, без кредита нет наличных, без наличных пет полевой армии.

Эта зависимость между наличными, кредитом и маневренной войной решающим образом сказывалась на возможностях политических переговоров. Когда, наконец, речь зашла о мире, сразу же выяснилось, что за столом переговоров исключительно все определялось успехами полевых армий, которые могли выигрывать сражения и занимать новые территории. Сторона, не способная вести маневренную войну, не могла рассчитывать заключить мир на выгодных условиях до тех пор, пока ее противники были способны вести такую войну, добиваться новых военных успехов и выкладывать их на стол в качестве политических козырей. Тот, кто мог вести успешную маневренную войну, диктовал свои условия. Однако в последние годы Тридцати летней войны император вести такую войну уже не мог.