Как бездомная собака

- Боюсь, - сказала она, думая, что ее хотят упрекнуть за то, что она не остановила детей, смеявшихся над Эли, - боюсь, что мои ученики, особенно девочки, дурно обращались с Элизабеттой из-за этой фамилии. Если бы я знала… - Она была очень мила, эта молоденькая учительница, с улыбающимся лицом и ямочками, полная желания всем угодить.

Эли круто повернулась; глаза ее были полны слез; она сделала вид, будто рассматривает узор на жакете матери. Пришлось утешить и приласкать ее.

Сесиль и Роза пригласили молодую девушку, которая приехала издалека и чувствовала себя здесь чужой, приходить к ним в «ля Трамблэ».

Когда Эли села в машину, чтобы ехать домой, она позабыла о своем горе и испускала,, крики радости. Девочке так редко приходилось радоваться за ее короткую жизнь, что она не знала как и когда уместно проявлять это чувство!

Роза, понимая, как взволнована Сесиль, приказала Эли замолчать.

* * *

В пятницу, возвратившись около двенадцати часов из школы, Эли увидела Марию, которая привезла на тележке чан с бельем и развешивала в саду простыни. Девочка, подпрыгивая, подбежала к ней и принялась развешивать мелкое белье.

Гарсиа, младший брат Марии, который был обручен с Анеттой Плессис, дочкой фермера, проезжал в это время по дороге. Не сходя с велосипеда, он остановился, одной ногой опираясь на землю, и стал болтать по-испански с сестрой. Мария - добродушная толстуха, - поглаживая рукой простыню, которую только что повесила, громко смеялась, отвечая ему пронзительным голосом. Разговор затянулся. Наконец, дружески распрощавшись, Гарсиа уехал, и Мария, все еще улыбаясь, принялась за работу. Она удивилась мрачному лицу девочки.

- Ну-ка, ну-ка, Мария, поторапливайся, голубушка,- говорила женщина самой себе.- Муж, брат и Тоньо будут раньше тебя дома. Ты еще даже не кончила своей работы.

- Если бы вы не теряли время на болтовню, вы бы уже давно все кончили, - строго заметила Эли. - Вы, кажется, забываете, что за это время мама вам платит.

Сесиль, подъехавшая на своей машине, видела всю сцену и, хотя не расслышала слов, но сразу догадалась, что Мария обижена. Девочка, наверно, чем-то ее оскорбила.

- Что случилось?

Мария, не отвечая, забрала узел с мелким бельем, которое Эли так и не успела развесить, потому что все делала очень медленно. Поденщица избегала смотреть на Сесиль, - слезы подступали к горлу, она не могла говорить.

- Эли, чем ты обидела Марию? Что ты ей сказала? Ну, повтори.

Эли повторила. Больше всего удивило Сесиль, что девочка, казалось, нисколько не стыдится того, что сказала; она только боится пощечины, которой, конечно, ей не миновать.

Она ее получила и разревелась.

- Как ты смеешь так говорить с Марией? - набросилась на нее Сесиль. - Что на тебя находит, я тебя спрашиваю? Моментально беги домой и чтобы больше этого не было, не то я задам тебе хорошую порку.

Девочка, идя по садовой аллее впереди матери, обернулась и сказала, все еще плача:

- Мне больно.

- Так тебе и надо; я дала тебе пощечину в наказание, а не для того, чтобы тебя приласкать. Можно подумать, что ты никогда не раскаиваешься ни в своих дерзостях, ни в глупостях и что боль ты испытываешь только от пощечины.

- Я скажу Франсису, что ты дала мне оплеуху.

- Тогда скажи ему, что получила две! - крикнула Сесиль, вторично ударяя девочку.

Через десять минут Эли, сидя за столом и разрезая бифштекс, весело рассказывала Сесили и Розе все школьные новости: она решила задачу, учительница ее вызвала, она получила две 10.

Эли уже позабыла и свою дерзость, и наказание. Сесиль и Роза старательно ее угощали и говорили с ней о школьных делах, с любопытством наблюдая за этим чуждым для них ребенком, которого они воспитывали и которого не знали.

- Вот видишь, - сказала Сесиль, когда девочка снова отправилась в школу. - И это сразу после нашего вчераш-него разговора с учительницей. Элизабетта Монзак! Вот и получилось. Она стала уверенней в себе. Какая наглость для девятилетней девчонки! Я ее ударила, бранила при Марии, но, кажется, ничто ее не оскорбляет. Никакого самолюбия!