Гаврюшина. Кошмар!
Максим. Это конкуренты подсыпали! В соседнем доме ресторан «Привал бедуина», кухня там жуткая, их клиентура перешла ко мне, вот они и…
Мак-Кенди. Может и так, но санэпидемстанция сказала: из-за верблюда. Его, оказывается, надо регулярно мыть.
Максим. Где его мыть, где? В ванной, что ли?
Гаврюшина. В ванной нельзя мыть даже байкера. А если на автомойке?
Максим. На автомойке? В самом деле… Как же я не догадался!
Мак-Кенди
Гаврюшина. А при чем тут прокуратура?
Мак-Кенди. Как при чем? Не мне, подданной Ее Величества, рассказывать тебе, Вера, как мало в России фермеров. Наперечет. Почти все приехали на съезд и вдруг поголовно, точнее, покишечно подхватили синегнойную палочку. Это что? Ясно, диверсия. Как они там, в своем протоколе написали?
Максим
Мак-Кенди. Вот, слышала, злонамеренный! Взяли с ребенка подписку о невыезде. Если не расплатимся в течение недели, посадят.
Гаврюшина. А много запросили?
Мак-Кенди. Ужас! Опять приходится рассчитывать только на себя. Снова надо замуж идти. Но теперь я твердо решила — только за русского. Русские добрее и не едят по утрам овсянку.
Гаврюшина. Ну что ж, в Москве много богатых женихов.
Мак-Кенди. Вера, окстись! Кто же это в Москве ищет русского мужа?
Гаврюшина. А где же?
Мак-Кенди. Ну, я не знаю, в Баден-Бадене, в Монте-Карло, в Ницце, в Коста-Брава. Махну в Испанию! Намерзлась я в этой голоногой Шотландии.
Гаврюшина. А почему не в Москве?
Мак-Кенди. По кочану! Я тебе не говорила, как Гаврюшина охомутала?
Гаврюшина. Нет.
Мак-Кенди. И он не рассказывал?
Гаврюшина. Никогда. Леня про тебя вообще редко вспоминал.
Мак-Кенди. Странно! Про мою жизнь эпос надо складывать. Я ведь сама-то из Гладких Выселок…
Максим. Тина, это где?
Мак-Кенди. Корни свои, сынок, знать надо! Как из Гуся-Железного выедешь, сразу направо. В общем, после десятого класса я в институт поехала поступать. В Рязань. Провалилась, конечно. Деревня! У нас все предметы директор школы преподавал, кроме физкультуры. Без ноги был. Фронтовик. Ну, вернулась к себе на выселки — коров доить.
Максим
Мак-Кенди. Я, сынок, я… Затемно вставала. Петухов будила. Придешь ни свет ни заря в хлев, сядешь на табурет, подставишь под вымя ведро, смажешь соски вазелином и — цык, цык, цык…
Максим. Почему в печи?
Мак-Кенди. Не было у нас, милый, в деревне фенов. Не было. Нарисовала польской косметикой глаза, вылила на себя пузырек духов «Быть может», чтобы коровий дух перешибить, и пошла в клуб. Гаврюшин-то на меня сразу стойку сделал! Я ведь ух какая была: кровь с молоком, грудью стену пробить можно, а задом… Ты, сынок, вот что, иди уже к папе, начинай рассказывать про синегнойную палочку!
Максим. Может, вместе?
Мак-Кенди. Я скоро подтянусь. И возьми с собой…
Гаврюшина. И что потом?
Мак-Кенди. Повела я его наши края осматривать. Луна. Стога. Духмянь. Соловьи верещат, что резаные. Разгорячились. Молодые. Кровь гудит, как высоковольтные провода. Остудились в пруду. Я без купальника. Вроде дома забыла… А через три месяца приехала в Москву со справкой из женской консультации. Мол, ребенку нужен отец. Он: тыр-пыр, восемь дыр… А куда денешься? При советской власти с этим строго было: или в загс, или в партком. А какой партком, если он будущий боец невидимого фронта? Ясен хрен: в загс! Поженились. Поначалу ничего — слежались. Добрый Ленька мужик, безвредный, хоть и не стахановец в смысле отбойного молотка. Ну ты сама знаешь. Зря я его, конечно, бросила! Синдром советской бабы: на импорт потянуло. А что такое импорт? Одна упаковка… К чему я тебе это говорю? Забыла…
Гаврюшина. Не знаю, просто рассказываешь.
Мак-Кенди. Нет, не просто. Ты для головы что-нибудь пьешь?
Гаврюшина. Нет, не пью.