А без лекарств болезнь долго не отступала. Когда же наконец с гриппом было покончено, начались какие-то боли в животе. Вызвали «скорую». Врач осмотрела и спросила:
– Ребенок желанный?
– Конечно да! – воскликнула я.
– Ну, тогда поедем на сохранение.
Интересно, что это был за вопрос?
И как иначе на него ответить?
Хотя наверняка докторам приходилось слышать всякое. Но неужели кто-то отказывался спасать собственного ребенка? Никак забыть это не могу.
Поехали мы в больницу, сохранять желанного ребенка.
Можно было и не ездить. Потому что я с большим успехом полежала бы дома – в тишине, покое, с любимой книжечкой.
В больнице же я оказалась в палате на 12 мест. Все, естественно, беременные, все со своими характерами и тараканами. И именно там я услышала столько жутчайших рассказов про роды и кошмары во время них происходящие, что и сейчас некоторые сюжеты вспоминать страшно.
На самом деле все происходило как в пионерлагере. Днем все заняты: процедуры, уколы, капельницы, врачебные осмотры. То есть развлечений через край.
А вечером, на свободе, начиналось… Причем разговоры эти ужасные заводили уже рожавшие женщины. Они получали какое-то злорадное удовольствие, видя испуг на наших наивных лицах.
После каждой ужасной сказки, совсем не похожей на «Спокойной ночи, малыши», я долго заснуть не могла. И так они на меня действовали, что я взмолилась, чтобы муж забрал меня «с сохранения» домой.
Потом один из таких разговоров я описала в романе «Блудная дочь».
Вот этот фрагмент из романа. Тут страшно не будет, не беспокойтесь, если что.
– В общем, один любовник был у нее американец белобрысый. Как моль такой. И кожа розовая, а когда загорит, так и вообще красная, но он довольно редко появлялся, только по бизнесовым нуждам когда. А второй – армянин, тот все время. Черный. Шнобель крючком, грудь мохнатая, как у шимпанзе. А муж – наш, Ваня, морда колом, громадный, бычара. И вот она залетает и не знает от кого. Все как раз трое были при Леле. Ей тридцать девять, ну, по виду не скажешь, а что есть, то есть. Три аборта сделала в восемнадцать, подряд, по дури, а потом и не беременела. И врачи сказали: все – спи спокойно, дорогой товарищ. Она и спала с горя со всеми.
А тут – вот те на! И не знает, от кого, главное. Приходит ко мне, че делать, говорит, не знаю. Это, типа, мой последний шанс, буду рожать. Ну, говорит, если от Дэна, это, значит, еще ничего, ну, будет беленький, если чего. А если от Сумбатика? И реветь начинает по-страшному, потому что если от Сумбатика, то все – хана, ни с кем не спутаешь, и ребенок точно весь шерстяной родится, и носяру не скроешь.
А ты (я ей советую) пока своему-то ничего не говори, найди какую-нибудь древнюю фотку армянского или еврейского мужика и скажи: «Слышь, Вань, я дедушкину фотографию нашла. Вот не пойму, похожи мы с ним, нет? Ты посмотри, сравни». Ну, он, конечно, сначала ужаснется (ты пострашней найди, побородатей), а потом – чего ему? Ну, дедушка и дедушка. Ему с ним детей не крестить, дед на том свете уже давно. Но к образу привыкнет, и если чего-то похожее родится, уже сам вспомнит: «А, это он в Светкиного дедушку». И все дела.
Наташ, ты открой окно, задохнуться можно.
Наташа, молоденькая, свеженькая женщина с большим круглым животиком (седьмой месяц беременности), лихо залезла на высокий подоконник и открыла фрамугу.
– Наташа, ну что вы делаете, ну разве так можно в вашем положении? – укорила ее Эля, женшина постарше, положив раскрытую книгу на одеяло и глядя поверх очков на окно.
– Ай, да ничего мне не сделается, – махнула рукой любительница историй про жизнь и любовь и обратилась к рассказчице:
– Ну и чего дальше, Надь?
Надежда устроилась поудобнее, натянула повыше одеяло – в палате посвежело – и продолжила рассказ:
– Подруга, конечно, так и сделала.
А что еще оставалось?
Ну, Ване, ясное дело, по фигу, какой там у его Светки дедушка. Хоть негр.
Он, Ваня-то, новый русский, денег тьма, и что не пропивает – все Светке. С ума по ней сходит, хотя женаты не первый год.
Еще бы: детей нет, все заботы на саму себя обращены: массаж-хренаж, фитнес-центр, маникюр-педикюр, парикмахеры, стилисты, любовники – вечная весна. Ну, подождала какое-то время, а как токсикоз начался и ее от запаха Ваниного «Фаренгейта» стало наизнанку выворачивать, сообщила: «Так, мол, и так, Ваня, будет у нас с тобой бэби, ребеночек то есть».
Ваня – в шоке. От счастья. Напился в жопу. Рыдает.
Светка, я, говорит, тебя озолочу, у меня же наследник будет, ты же у меня теперь на золоте есть станешь. Ну и всякое такое.
Пошла Светка делать УЗИ. Это у нее еще трех месяцев не было.
Сделали ей УЗИ и говорят: «А у вас, поздравляем, двойня».
А Светке-то чего? Ваня прокормит. Она о другом волнуется:
– Скажите, пожалуйста, – говорит, – а какие у них носы?
Врачи прифигели. При чем тут носы?
Все нормальные обычно спрашивают: мальчик – девочка или, например, здоровый ли у меня будет ребеночек, а эта курица про носы. Наверное, решили, что это у нее от токсикоза. Или что вообще дура.