Как бы нам расстаться

— Какие журналы? — спрашиваю я обычным голосом. Она машет на меня рукой, чтобы я говорила потише. — Какие журналы? — повторяю я шепотом, что совершенно излишне, потому что я уже спросила то же самое во весь голос. Но я нервничаю.

— Те, что лежат рядом с Джининой постелью.

— Их не было в списке.

— Нет, были.

— Их не было в том списке, который дал мне папа.

Мама вздыхает.

— Дай я посмотрю.

— Я его выбросила.

— Ты всегда такая невнимательная?

— Мама, мне дали список. И по этому списку я собрала вещи и сложила в эту коробку. Потом я его выбросила.

— И ты не проверила, все ли положила? Нужно все делать как надо.

Все делать как надо, плохой быть не надо[15]!

— В этой коробке все, что было в списке, — говорю я. — А кроме того, еще несколько рубашек.

Она вытаскивает рубашки.

— Эти она не носит. Зачем ты их принесла? Их же не было в списке.

В больнице я не остаюсь. Наклоняюсь над напряженным телом Джины и спрашиваю ее, как она себя чувствует. Она не отвечает, поэтому я желаю ей спокойной ночи и ухожу.

На обратном пути меня почему-то тянет в «Бургер Кинг». Это не из-за того, что я проголодалась. И уж конечно, не из-за ностальгии по тем годам, что я провела здесь, принимая заказы из подъезжающих машин. Но я прохожу сквозь знакомую дверь, заказываю минимальное, что может служить оправданием моего присутствия здесь — жаркое и что-нибудь попить, — и несу свой поднос в тот отсек, где обычно сидели мы с Джонзом. Сидели мы только там и больше нигде. Если там было занято, мы ели, устраиваясь на бордюрном камне тротуара. Обед в этом отсеке был нашей традицией, нашим обычаем, нашим кредо.

Я снимаю свою еду с подноса и почти роняю его, протянув руку, чтобы поставить поднос в несуществующий контейнер. Контейнеры теперь в другом месте. Их передвинули к двери. Я кладу свой поднос поверх стопки и улыбаюсь парню за прилавком. Может, это младший брат Мистера Соломинки. Или его кузен. Я иду обратно в свой отсек. Смотрю, не наблюдает ли за мной кто-нибудь, потом опускаюсь на колени на пол и пробегаю пальцами по кромке винилового сиденья в том месте, где оно смыкается с основанием.

Одиннадцать лет прошло. Уверена, что стулья здесь уже заменили. На стене надо мной вместо краски обои в цветочек. Но все же...

— Вы что-то потеряли?

Я вскакиваю. Ударяюсь головой о крышку стола. Потирая шишку, оглядываюсь на парня, собирающего подносы.

— Вот, достала, — говорю я и протягиваю ему по счастью оказавшийся рядом со мной обрывок бумажки, который я только что заметила на полу. Я встаю и выбрасываю обертку от соломинки для питья. Парень качает головой и с усилием поднимает подносы, взвешивая на руках их тяжесть. Наверное, себе под нос он бурчит: «Вот тупорылая!»

Садясь вновь, я делаю вид, что ем, но одновременно шарю пальцами вдоль кромки сиденья. Должно быть, под моим весом щель сжалась. Но пальцы нащупали бумагу и вытаскивают ее.

— А что, если... — сказала я после того, как Мистер-Соломинка-в-Носу ушел, — ...мы едим здесь в последний раз?

— Но ведь еще только март.

— Да... — И я замолчала.

— О чем ты думаешь?

Я достала свой рюкзак и вытащила из него листочек.

— Я хочу оставить здесь что-нибудь, — сказала я. — Чтобы застолбить это место.

Джонз даже положил на стол свой бургер.

— Как это?

— Здесь, в сиденье, есть дырка, — сказала я. — Не очень большая, скорее щель.

Пока я писала, Джонз прикончил жаркое. Я передала ему бумажку.

— «Эту бумагу оставили после себя Уичита Грей и Джона Лиакос», — прочитал Джона вслух. — А можно написать «Джона Джонз»?

Я отрицательно покачала головой:

— Нет, это должно быть настоящее имя.

— Почему?

— Ты дальше читай.

— «В последний день, который провели в «Бургер Кинг», учась в последнем классе». — Он фыркнул: — Это же неправда.

— Никто не узнает.

— «Если вы найдете это письмо, напишите на нем свое имя и положите обратно для того, чтобы его мог найти кто-то еще».

— Вот так, — сказала я. — Мы вошли в анналы истории.

— У тебя мания. Напиши лучше книгу или еще что-нибудь.

— Но так же интереснее, — сказала я. — Как будто какой-нибудь секретный код будет переходить из века в век.

— Ладно, я понял.

— Подпишись здесь.

— Зачем? Чтобы следующие поколения подделали мою подпись и изготовили пачку кредитных карт на мое имя? — поддразнил он меня.

Я пихнула его ногой под столом. Он застонал, изображая адскую боль. Мы были слишком счастливы, слишком полны предвкушения свободы, чтобы относиться к жизни серьезно. Он подписался. Подписалась и я. Потом я сложила бумажку и засунула ее в щель.

Так получилось, что этот день и правда оказался последним, когда мы ели в «Бургер Кинг». Я проработала там еще три месяца, но ни разу не садилась в тот отсек.

Я нащупываю бумажку. Вынимаю ее.

Она пожелтела и утратила жесткость. Она была на ощупь скорее как тряпочка, чем как хрустящий листок (расчерченный уже как в колледже, на более частые, чем в школе, линейки), который я сложила одиннадцать лет назад.