— Заноза в заднице? — переспросил он и описал рукой круг, как бы говоря: «Неужели и это надо объяснять?» — Это что, когда больно сидеть?
— Ладно, ты все понимаешь, — ухмыльнулась я поверх кружки. Она была как две капли воды похожа на ту, что была у меня (и есть до сих пор). Джонз сделал эту пару на уроке керамики в колледже. Кружки были тонкостенные, изысканной формы, а по их поверхности шли складки в форме ветвей дерева. Так получилось, что на Рождество после этого занятия по керамике мы оба были полными банкротами, и он подарил мне одну из этих кружек. А я подарила ему подборку своих стихов. И я до сих пор считаю, что оказалась в выигрыше.
Джонз стянул свою теплую трикотажную рубашку. Даже сейчас я вешу больше, чем кажется, а он нес меня очень долго. Размякшая в тепле и в пару куриной лапши, я только через минуту поняла, чего не хватает.
— А где ключ? — спросила я.
Ключ. Мы нашли его между корнями дуба, прорывая дороги в земле. Это был один из старых ключей-трубок с бородками, только очень маленький, как ключик от шкатулки с драгоценностями. Джонз носил его на шее так долго, что ключ стал неотделим от него.
А теперь он исчез.
Одетый уже в сухую рубаху, он пожал плечами:
— Наверное, все еще в коробке из-под сигар, — ответил он.
Я кивнула.
Я начинаю разворачиваться, чтобы выехать на дорогу, которая выведет меня на Чикагское скоростное шоссе, но я помню, что еще мне нужно сделать. Потому что я только что вспомнила еще один случай, когда видела Джонза без ключа.
Это было в то утро, когда мы с ним уехали в Чикаго. Из чего следует, что коробка из-под сигар все еще в Хоуве.
Следуя вдоль железной дороги, я на всю мощь включаю печку и пытаюсь согреться.
Дом, в котором вырос Джона, все еще стоит. Его мать поселилась в хосписе, когда в ее теле поселился рак. Кажется, Кэро с мужем какое-то время сдавали дом, но на почтовом ящике все еще видна надпись «Лиакос». Но потом и Кэро, живя далеко, уже не смогла справляться с заботами по его содержанию. И дом стоял пустой. Не знаю, почему пустой дом так быстро разрушается, когда за его обитателями в последний раз закрывается дверь. Может быть, деревянные балки растрескиваются и распадаются на части, не выдержав одиночества?
Я ставлю машину там, где парковала свою «газонокосилку» одиннадцать лет назад. Но на этот раз я глушу двигатель. Если он не заработает, Джеф и Морган отсюда на расстоянии телефонного звонка. А поскольку это их машина, то им придется прислать сюда кого-нибудь, чтобы подтолкнуть меня. Так что поездка в Чикаго на четырех колесах мне в любом случае гарантирована.
Ступени крыльца скрипят под моими ботинками, а моя рука ласкает перекладину перил, на которой когда-то делал зарубки нож обиженного ребенка. Мои пальцы чувствуют их глубину и ширину. Теперь дом принадлежит банку. Я совершаю несанкционированное проникновение. И меня подстерегает опасность быть пойманной на месте преступления. В этом доме нельзя жить, пока ему не присвоен кодовый номер.
По крайней мере, так написано на табличке на двери. Не обращая на нее никакого внимания, я задираю руку высоко вверх и шарю за облупившимся дверным косяком, когда-то окрашенным в имбирно-коричневый цвет. Запасной ключ все еще висит на не заметном спереди гвозде. Этот запасной ключ все еще входит в дверной замок. Можно было ожидать, что замки поменяют, однако меня не удивляет, что в доме ничего не изменилось. В Хоуве ничего не меняется.
Разбухшую от сырости и гниения дверь заклинило, и она никак не открывается, поэтому мне приходится налечь на нее плечом. Дом стонет и скрипит, когда я вторгаюсь в его сон. Под лестницей все еще витает дух тайны, захороненной под вздыбленными досками пола. Я сглатываю и чувствую, что в горле у меня пересохло. Я даю обещание на первой же остановке наградить себя чашечкой кофе, если смогу пройти мимо этих тайн.
Лестница кажется достаточно прочной, но тем не менее на пути в комнату Джоны я пробую ногой каждую ступеньку, прежде чем ступить на нее. Я знаю дорогу туда, но дом без выцветших ковров в зале и запечатлевших школьные события глянцевых фотографий на стенах кажется другим. Дверь в комнату Джонза закрыта. Сильно толкнув, я открываю ее и чувствую, как пол уходит из-под ног.
Нет.
Это не выдержала моя голова, куда нахлынули воспоминания.
Обои все еще те же, в поблекшую полоску, но мебель исчезла. Осталась только темная линия там, где к стене была придвинута кровать, на которой мы с Джонзом сидели, когда он спросил меня: «Неужели мы повторяем ошибки своих родителей?»...
О Боже, надеюсь, что это не так.
...А мои мокрые волосы висели по обеим сторонам головы...
Там, где стоял комод, на стене светлое пятно. Я опускаюсь на колени рядом с этим пятном и надавливаю на плинтус, закрывающий стык стены и пола. Ничего. Я нажимаю сильнее. Может быть, место не то? Но тут дерево издает легкий стон, и появляется щель. Нет, просто стена разбухла, как и двери.