Читаем Как был написан 'Василий Теркин' (ответ читателям) полностью

И когда в редакции возникла идея завести постоянный фельетон с картинками, я предложил "Теркина", но не своего, оставленного дома в тетрадках, а того, который со дней финской кампании был довольно известен в армии. У того Теркина было много "братьев" и "сверстников" в различных фронтовых изданиях, только они носили другие имена. В нашей фронтовой редакции также захотели иметь "своего" героя, назвали его Иваном Гвоздевым, и он просуществовал в газете вместе с отделом "Прямая наводка", кажется, до конца войны. Несколько главок этого "Ивана Гвоздева" я написал в соавторстве с поэтом Борисом Палийчуком, никак опять же не связывая этой своей работы с намерениями мирного времени в отношении "Теркина".

На фронте один товарищ подарил мне толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете, но из бумаги "под карандаш" - плохой, шершавой, пропускающей чернила. В эту тетрадь я наклеивал или подкалывал мою ежедневную "продукцию" - вырезки из газеты. В обстановке фронтового быта, переездов, ночевок в пути, в условиях, когда всякий час нужно было быть готовым к передислокации и быть всегда в сборе, эта тетрадь, которую я держал в полевой сумке, была для меня универсальным предметом, заменявшим портфели, папки архива, ящики письменного стола и т. п. Она поддерживала во мне очень важное в такой жизни, хотя бы условное чувство сохранности и упорядоченности "личного хозяйства".

Я в нее не заглядывал, пожалуй, с той самой поры и, перелистывая ее теперь, вижу, как много в той разнообразной по жанрам газетной работе, которой я занимался, было сделано для будущего "Теркина", без мысли об этом, о какой-нибудь иной жизни этих стихов и прозы, кроме однодневного срока газетной страницы.

"Иван Гвоздев" был в смысле литературного выполнения, пожалуй, лучше "Васи Теркина", но того успеха не имел. Во-первых, это дело было не в новинку, а во-вторых, и это главное, читатель был во многом иной. Война не была позиционной, когда досуг солдата, хотя бы и в суровых условиях военного быта, располагает к чтению и перечитыванию всего сколько-нибудь отвечающего интересам и вкусам фронтовика. Газета не могла с регулярностью попадать в части, которые находились, в сущности, на марше. Но еще более важно то, что умонастроения читательской массы определялись не просто трудностями собственно солдатской жизни, а всей огромностью грозных и печальных событий войны: отступление, оставление многими воинами родных и близких в тылу у врага, присущая всем суровая и сосредоточенная дума о судьбах родины, переживавшей величайшие испытания. Но все же и в этот период люди оставались людьми, у них была потребность отдохнуть, развлечься, позабавиться чем-то на коротком привале или в перерыве между огневым налетом артиллерии и бомбежкой. И "Гвоздева" читали, хвалили, газету смотрели, начиная с уголка "Прямой наводкой". Это был фельетон, посвященный определенному эпизоду боевой практики "казака Гвоздева" (в отличие от В. Теркина - пехотинца Гвоздев был - может быть, по условиям насыщенности фронта кавалерийскими частями - казаком).

Вот, например: "Как обед варить искусно, чтобы вовремя и вкусно" ("Из боевых приключений казака Ивана Гвоздева");

1

Бой в тот день кипел суровый.

Ранен повар. Как тут быть?

И приходится Гвоздеву

Для бойцов обед варить...

Взял он все на скору руку:

Как гласит один стишок,

На приправу перцу, луку

И петрушки корешок.

2

Хорошо идет работа,

С говорком кипит вода.

Только вдруг из минометов

Начал немец бить сюда.

- Боем - бой, обед - обедом,

Все иное нипочем.

Мины рвутся? Я отъеду,

Сберегу котел с борщом.

3

Борщ досыта, чай до пота

Будет вовремя готов.

Глядь - накрыли самолеты,

Залезай-ка в щель, Гвоздев.

Забирай с собой лукошко

Ждут борща бойцы-друзья.

Пусть бомбежка, а картошку

С шелухой в котел - нельзя.

4

И случись же так для смеху,

На помеху так случись,

В лес, куда Гвоздев отъехал,

С неба - скок! - парашютист.

Подсмотрел Гвоздев фашиста,

Поспешил котел прикрыть,

Приложился. Грянул выстрел...

- Не мешай обед варить.

5

Борщ поспел, крупа упрела,

Не прошло и полчаса.

И Гвоздев кончает дело:

Борщ готовый - в термоса.

Ничего, что свищут мины,

Не стихает жаркий бой.

Развернул шофер машину

И давай - к передовой.

6

На переднем нашем крае,

Примостившись за бугром,

Борщ отменный разливает

Повар добрым черпаком.

Кто ж сегодня так искусно,

Сытно, вовремя и вкусно

Накормить сумел бойцов?

Вот он сам: Иван Гвоздев.

Еще были высказывания от имени Ивана Гвоздева по разным актуальным вопросам фронтовой жизни. Вот, например, беседа о важности сохранения военной тайны: "О языке" ("Сядь послушай слово казака Гвоздева"):

Каждый знать обязан,

Как затвор и штык,

Для чего привязан

У него язык...

Или "Приветственное слово к ребятам из Девяносто девятой от казака Гвоздева" по случаю награждения названной дивизии за успешные боевые действия. А вот фельетон на тему "Что такое сабантуй" ("Из бесед казака Гвоздева с бойцами, прибывшими на фронт"):

Тем, кто прибыл с немцем драться,

Надо, как там ни толкуй,

Между прочим, разобраться:

Что такое "сабантуй"...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза