Читаем Как был написан 'Василий Теркин' (ответ читателям) полностью

Внутреннее удовлетворение мне больше доставляла работа в прозе - очерки о героях боев, написанные на основе личных бесед с людьми фронта. Пусть эти короткие, в двести - триста газетных строк, очерки далеко не вмещали всего того, что давало общение с человеком, о котором шла речь, но, во-первых, это было фиксацией живой человеческой деятельности, закреплением реального материала фронтовой жизни, во-вторых, здесь не нужно было шутить во что бы то ни стало, а просто и достоверно излагать на бумаге суть дела, и, наконец, мы все знали, как ценили сами герои эти очерки, делавшие их подвиги известными всему фронту, заносившие их как бы в некую летопись войны. И если описывался подвиг, или, как тогда говорили, боевой эпизод, где герой погиб, то и тут было важно посвятить его памяти свое описание, лишний раз упомянуть, в печатной строке его имя. Очерки чаще всего и озаглавливались именами бойцов или командиров, боевой работе которых они посвящались: "Капитан Тарасов", "Батальонный комиссар Петр Мозговой", "Красноармеец Сайд Ибрагимов", "Сержант Иван Акимов", "Командир батареи Рагозян", "Сержант Павел Задо-рожный", "Герой Советского Союза Петр Петров", "Майор Василий Архипов" и т. д.

Из стихотворений, написанных в этот период не для отдела "Прямой наводкой", некоторые я до сих пор включаю в новые издания своих книжек. Это "Баллада о Москве", "Рассказ танкиста", "Сержант Василий Мысенков", "Когда ты летишь", "Бойцу Южного фронта", "Дом бойца", "Баллада об отречении" и другие. За каждым из этих стихотворении было памятное до сих пор для меня живое фронтовое впечатление, факт, встреча. Но и в то время я чувствовал, что собственно литературный момент как-то отдалял от читателя реальность и жизненность этих впечатлений, фактов, людских судеб.

Словом, чувство неудовлетворенности всеми видами нашей работы в газете постепенно становилось для меня личной бедой. Приходили мысли и о том, что, может быть, не здесь твое настоящее место, а в строю - в полку, в батальоне, в роте,- где делается самое главное, что нужно делать для Родины.

Зимой 1942 года у нас в редакции возникла мысль расширить отдел "Прямой наводкой" до отдельного еженедельного листка - приложения к газете. Я взялся написать как бы программную передовую в стихах для этого издания, которое, кстати сказать, по разным причинам просуществовало недолго. Вот вступительная часть этого стихотворения:

На войне, в быту суровом,

В трудной жизни боевой,

На снегу, под зябким кровом

Лучше нет простой, здоровой,

Прочной пищи фронтовой.

И любой вояка старый

Скажет попросту о ней:

Лишь была б она с наваром

Да была бы с пылу, с жару

Подобрей, погорячей.

Чтоб она тебя согрела,

Одарила, в кровь пошла,

Чтоб душа твоя и тело

Поднялися вместе смело

На хорошие дела.

Чтоб идти вперед, в атаку,

Силу чувствуя в плечах,

Бодрость чувствуя. Однако

Дело тут не только в щах...

Жить без пищи можно сутки,

Можно больше, но порой

На войне одной минутки

Не прожить без прибаутки.

Шутки самой немудрой...

Перед весной 1942 года я приехал в Москву и, заглянув в свои тетрадки, вдруг решил оживить "Василия Теркина". Сразу было написано вступление о воде, еде, шутке и правде. Быстро дописались главы "На привале", "Переправа", "Теркин ранен", "О награде", лежавшие в черновых набросках. "Гармонь" осталась в основном в том же виде, как была в свое время напечатана. Совсем новой главой, написанной на основе впечатлений лета 1941 года на Юго-Западном фронте, была глава "Перед боем".

Перемещение героя из обстановки финской кампании в обстановку фронта Великой Отечественной войны сообщило ему совсем иное, чем в первоначальном замысле, значение. И это не было механическим решением задачи. Мне уже приходилось говорить в печати о том, что собственно военные впечатления, батальный фон войны 1941-1945 годов для меня во многом были предварены работой на фронте в Финляндии. Но дело в том, что глубина всенародно-исторического бедствия и всенародно-исторического подвига в Отечественной войне с первого дня отличила ее от каких бы то ни было иных войн и тем более военных кампаний.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза