Как быть двумя

Это кстати. Потому что почти повсюду, куда ни пойдешь, обязательно слышишь музыку — в магазинах и кофейнях, в телевизионной рекламе, и жить с этим в последнее время ей было страшно тяжело.

Бонусом также было то, что песни, которые прислала Эйч, из тех, которые крутят чаще всего. Но не только это. Если слушать их нормально — они и в самом деле красивые. Но еще удивительнее — и лучше — было то, что кто-то хотел, чтобы Джордж их послушала, и не просто «кто-то», а Хелена Фискер.

Это было похоже на разговор, когда нет необходимости что-то сообщить. Эйч как будто искала особый язык, на котором она сможет обращаться непосредственно к Джордж. Еще никто не делал ничего подобного ради нее. Всю жизнь она пользовалась языком других людей. Это для нее новость. И новизна эта имеет такую силу, что от нее все старое — например, те же песни, а может, и латынь заодно, — словно обновляется но при этом и не теряет своего — как это называется?..

Джордж сидит в новом крыле Национальной галереи и пытается подобрать слово.

Может, классичности?

Она кивает самой себе. Вот оно. То, что совершается, делает старое одновременно и новым, и древним.

Только загрузив эти песни, Джордж наконец-то отправила Эйч ответ.

— Let's helix again, like we did last summer.

И сразу же добавила следующим сообщением:

— (Helix: по-гречески то же самое, что twist.)

Пришел ответ — и как стрелой пронзил то, что стояло между внешним миром и сердцем Джордж. Иными словами — Джордж кое-что почувствовала.

— Как приятно слышать твой голос.

Главное, что есть в голосе певицы Сильви Вартан (на которую Джордж, может, и не похожа), — это то, что его практически невозможно ни смягчить, ни заставить соврать. А еще, когда слышишь этот голос, пусть и записанный десятки лет назад, сразу чувствуешь, какой он шершавый и живой сам по себе. Весь он как какой-то приятный наждак. Он дает тебе понять, что ты — живешь. Когда Джордж хочется услышать что-то ошеломляющее и печальное, она ставит ту песню, где Сильви буквально воет, произнося французские слова мечтать и читать.

Как-то на прошлой неделе Джордж, поставив эту песню на повтор и надев наушники, поехала на велосипеде к больнице Адденбрукс, где умерла ее мать, а потом дальше, за город — туда, где накануне она из окна лондонского поезда заметила металлическое сооружение, похожее на двойную спираль.

Это действительно оказалось изображение структуры ДНК, авангардная скульптура, которой было отмечены начало и конец прогулочного маршрута, по которому надо было пройти две мили, ориентируясь по маленьким разноцветным прямоугольникам на асфальте — каждый из них соответствовал одному из 10 257 компонентов, из которых состоит часть человеческого генома.

Джордж уселась на траве на обочине тропы под ранним весенним солнцем. Трава оказалась сырой, но Джордж было все равно. Вокруг уже летали пчелы и мухи. Крохотное создание, окраской напоминающее пчелу, уселось на манжет ее куртки, и Джордж точным щелчком прогнала насекомое.

Но спустя долю секунды вдруг осознала, насколько сильным мог показаться этот щелчок такому маленькому существу.

Это, наверно, было так, как если бы кто-нибудь наотмашь хватил тебя отесанным бревном.

Или словно какой-то неизвестный бог стукнул тебя кулаком.

И тут она ощутила — словно невнятное движение по ту сторону запотевшего стекла, что к ней приближается любовь, и одновременно — что она ничего не может с этим поделать.

Облако незнания, произнесла мать в ее ухе.

Встречается с облаком знания, мысленно ответила Джордж.

После этого она проехала на велосипеде вдоль всего «гена» с телефоном с включенной видеокамерой, повернутой к земле. Сфотографировала двойную спираль — скульптуру, обозначавшую конец маршрута.

Посмотрела на фото в телефоне, а затем снова на скульптуру.

Она напоминала такую себе веселенькую пружину от старого матраса или сделанную на заказ винтовую лестницу. И одновременно походила на крик, если крик, обращенный к небесам, может на что-то походить. Она воплощала собой противоположность истории, хотя в школе всегда говорили, что для города история — то же, что и ДНК для организма.

Что, если история и есть такой крик, такая пружина, устремленная вверх, винтовая лестница, а все привыкли понимать под словом «история» совершенно другие вещи? Что, если все наши знания об истории — просто обман?

Знания — обман. Ха.

А может, сила, которая толкала, закручивала пружину вниз или глушила ее крик, обращенный ввысь, — это и есть то, чем на самом деле является история.

Дома Джордж загрузила видео и фотографии с телефона в компьютер и зашла в почту.