Как быть съеденной

Я чувствую себя свободной и одинокой. Я купила другую, подержанную мебель – никакой кожи, никакой кости. Деревянное кресло с полосатой обивкой в стиле семидесятых годов, в горчично-оливковых тонах, дешевую кровать – черный тонкий матрас на стальной раме. На гвозди, вбитые в стену еще до меня, я вразброс повесила абстрактные репродукции в оранжевых и зеленых оттенках, купленные в благотворительном магазине, и добавила несколько пляжных пейзажей с розовыми закатами и потрескавшимися небесами, нарисованных моей сестрой.

Раздается стон, и я настораживаюсь, заглядывая под подушку, всматриваясь в кресло, – а потом до меня доходит, что он доносится из-за стены. Неужели там тоже есть мертвые женщины?

Нет, я ошиблась. Это живые существа, издающие живые звуки – бесстыдные звуки секса, которым занимается моя соседка.

«Ах, ах, ах!» – и каждый звук все громче, и каждый раз это подобно откровению.

…Кассир в продовольственном на углу, всегда один и тот же, пробивает мне пакет «M&M’s», потом кивает на стойку с желтыми журнальчиками, где я больше не вижу своего лица, только слухи о том, что из одного реалити-шоу уволили его звезду, а из другого – ведущего.

– Новости о вас уже устарели, а? – спрашивает кассир.

– Пока что – да, – отвечаю я. Ведущий втянут в свирепую юридическую битву против своей мстительной жены – которая скоро станет бывшей женой – и четырьмя другими женщинами, чьи имена до сих пор официально не названы.

– Вы отсудили поместье Синей Бороды? – спрашивает кассир. – Это то, что я слышал. Я слышал, что вы скоро станете очень богатой.

Я пожимаю плечами и улыбаюсь.

– Вы одиноки? – шутит он.

Скорее всего, я останусь одинокой навсегда.

Забираю «M&M’s», а потом еду на метро до «Метрополитена», где в музейном кафе ждет Гретель. Это кафе представляет собой красивый закрытый внутренний дворик со статуями, расставленными на мраморном полу и со стеной окон, выходящих на Центральный парк. Небо угнетающе ясное и кристально-синее. Я отворачиваюсь от него к Гретель, которая аккуратно сдирает крышечку с упаковки сливок и роняет несколько капель в свой кофе.

– Можно спросить… – глупо начинаю я. – Ты слышишь, как разговаривают сосуды?

– Какая разница? – отвечает она вместо того, чтобы сказать «нет».

– Не знаю; может быть, никакой.

– Кое-кто однажды дал мне хороший совет насчет того, как смириться с незнанием того, что ты не можешь узнать, – говорит Гретель.

– Иронично, не так ли? Эта групповая терапия была полным обманом, но мы в конце концов действительно кое-чему научились.

– Да, знаю. – Гретель смотрит в окно у меня за спиной, помешивая кофе. – Как ты думаешь, это шоу выйдет в эфир?

– Не уверена.

Я уже воображаю себе рекламный ролик. Эшли кричит во весь голос. Рэйна всхлипывает. Я разговариваю с табуреткой. Руби лежит в обмороке на полу, в мокрой шубе, с красными потеками на лице, на заднем плане воют сирены, а Уилл, как истинный герой, склоняется над ней. Разве вы не стали бы это смотреть?

– У нас превосходная адвокатская команда, – говорю я. – Хотя всегда есть вероятность, что он все равно куда-нибудь выложит записи – типа как утечка данных.

– Ты закончила все интервью? – спрашивает она.

Я киваю, потом рассказываю ей о других женщинах. Говорю ей, что Руби работает в кафе при книжном магазине в Бруклине, что она соблюдает свою часть сделки и больше не носит ту ужасную шубу. Рэйна, которая живет на севере штата, прислала Руби другую – короткую, из искусственного меха, – вместе с коробкой печенья. Она подумывает вернуться в колледж и наконец-то получить свой диплом.

– А твоя новая соседка? – спрашивает Гретель.

– В полном раздрае, но она оправится.

Эшли приехала с огромным чемоданом, полным вечерних платьев. Сначала она много времени проводила, разговаривая со мной через дверь ванной на фоне шума текущей воды. Я сидела на полу в коридоре и слушала ее. Это напоминало мне прежние дни и разговоры с Тиффани.

Мы с Гретель какое-то время болтаем о пустяках, а потом я в одиночку направляюсь в крыло Древнего Египта, чтобы посмотреть на новый экспонат: четыре сосуда-канопы.

Крыло выглядит точно так же, каким я помню его по школьным экскурсиям: по бокам прохода выстроились яркие раскрашенные гробы, саркофаги с резными письменами, обмотанные полотном мумии разной величины. Есть экспонаты и поменьше: сверкающие скарабеи, узорный гребень из слоновой кости, украшения из стекла, золота и ляпис-лазури. «С собой на тот свет не заберешь», – гласит поговорка. Это живые хранят свои трофеи.

Сосуды стоят в стеклянном кубе-витрине под яркими белыми светильниками.

– Привет, – говорю я, наклоняясь поближе и едва шевеля губами.

«Я никак не привыкну ко всему этому долбаному вниманию! – гордо заявляет Человекобог Тиффани. – Тут где-то поблизости есть мертвый кот. И обезьяна, и пес, который лает всю ночь».

«Тебе не кажется, что вон тот гроб похож на меня?» – спрашивает Сокол Тиффани.

В углу стоит маленький деревянный гроб с невозмутимым профилем птицы.

– А ты хочешь, чтобы он был похож на тебя? – спрашиваю я.