Как быть съеденной

Бернис спрыгивает со своего стула, опрокинув его. Эшли пытается сказать «нет», но ее рот так широко раскрыт, что вместо слова получается слабый выдох. Гретель встает медленно и пятится к стене, поближе к выходу. Руби подается ближе, поправляет очки на носу и щурится сквозь них. Рэйна зажимает себе рот обеими ладонями, бумаги разлетаются с ее колен. «Он взрывается? – гадает она. – Неужели я так действую на людей – заставляю их тела проделать невозможное?»

– Черт! – произносит голос из-под мягкой оболочки лица за пару секунд до того, как эта оболочка падает на грудь, обнажая скрывающееся под ней лицо: лицо с сухой, шелушащейся, туго натянутой кожей, – и волосы, забранные в сеточку.

– Что за хрень, в самом деле? – спрашивает Руби.

– О-о… Э-э… Ничего себе, – выдавливает Эшли.

– Джейк? – произносит Рэйна, недоверчиво моргая.

Настоящее лицо Джейка так похоже на маску, что у Рэйны возникает зловещее чувство, будто все это просто будет продолжаться, что лица так и будут спадать, что этим маскам не будет конца. Быть может, подо всем этим нет никакого скелета, только кожа, кожа и кожа, и когда все лица будут сорваны, останутся только эти сверкающие, безупречные зубы, которые отправятся на поиски нового лица, чтобы внедриться в него.

– Это не то, что вы думаете, – говорит Джейк, встряхивая своей настоящей головой так, что другая голова, свисающая на грудь, содрогается и волосы ее покачиваются.

Взгляд Эшли неистово обшаривает углы комнаты.

– Я так и знала, – говорит она. – Я знала, что нас снимают.

– Нас не… – начинает Руби. – Твою мать!

– Я могу объяснить, – говорит Джейк.

– Это есть в контракте? – взвизгивает Эшли. – Или я подписала другой контракт?

– Забудь про контракт, – отвечает Джейк.

– Правда, Джейк? – спрашивает Рэйна, глядя на него. – Правда?

– Ты изменяла мне с бесом, – бросает Джейк. – Я растил ребенка… Господи, Рэйна! От беса?

– Если ты хотел знать мои секреты, тебе не нужно было мучить всех остальных.

– Дело было не в тебе, – шипит он, почесывая лицо. – Это куда важнее, чем твои секреты. Тебе вообще не полагалось участвовать в кастинге.

– В кастинге? – переспрашивает Бернис.

– Ты действительно просто пытался сделать долбаное реалити-шоу? – спрашивает Руби.

Джейк заставляет себя сделать глубокий вдох. Он в буквальном смысле сорвал свою маску, однако все равно может подать им все это в нужном свете, верно? Он должен попытаться. Он должен сохранять спокойствие.

– Разве вы не видите? – говорит Джейк. – Это возможность. Вас всех воспринимают неправильно. Это ваш шанс показать миру, кто вы на самом деле.

– Пожалуйста, – произносит Гретель от дверей.

– Поговорим об упущенной сути, – говорит Бернис.

– Неправильные причины, – взвизгивает Эшли. – Мы здесь по неправильным причинам!

– Речь не только обо мне и не только о вас. – Голова с волосами у него на груди подпрыгивает. Волосы на его настоящей голове торчат сквозь ячейки сеточки. – Речь о высшем благе. Вы понимаете, сколько других женщин могут извлечь урок из ваших историй?

– Ты с первого дня был гребаным обманщиком, – заявляет Руби.

– Вам всем нужно очень тщательно обдумать, чего вы хотите, – продолжает убеждать Джейк. – Я рад, что вы на моей стороне. Даже ты, Рэйна, – добавляет он, – несмотря на то, что ты сделала.

– Ну-ну, – хмыкает Руби, закатывая глаза.

– Ты сошел с ума, если считаешь, будто мы будем участвовать в этом, – говорит Рэйна.

Джейк смеется. Его лицо настолько нашпиговано ботоксом, что почти не двигается – только хлопья сухой кожи опадают вниз.

– Я сошел с ума? – спрашивает он. – Ты сама-то себя слышала?

– Это ты скрывался под резиновой кожей, изображая другого человека, – напоминает Бернис.

– Не важно. Это касается не того, кто я есть, а того, кем меня считают люди. – Он улыбается, его зубы сверкают на ужасном сухом лице. – Делайте что хотите, но у меня есть записи. Ваше слово против моего. Публика уже на моей стороне.

Эпилог

Бернис

В тишине возникают новые звуки: стонет старый пружинный матрас, туалетный бачок в течение пяти минут шумно наполняется водой. Я роняю на пол монету в двадцать пять центов, и она, вибрируя, катится по кругу, потом останавливается со звяканьем, которое эхом разносится по пустой квартире. Я высыпаю на пол из бумажного свертка сорок монет, разменянных на оплату в автоматической прачечной, и они вращаются и дребезжат, завершая это последним «звяк».

А потом наступает тишина. Невероятная тишина.

Было бы не так-то легко собрать разбросанные четвертаки, но теперь нет мебели, под которой они могли бы спрятаться.

Я выключаю кондиционер и широко раскрываю окна, впуская в квартиру то, что происходит снаружи: холодный воздух, рокот машин, детские вопли и мужской голос, который снова и снова выкрикивает «Сука!» куда-то в небо.