Как быть съеденной

– Я поняла, Руби, – говорит Бернис еще до того, как Уилл успевает предложить ей ответить. – Я всегда это понимала, так что не нужно лишний раз на это указывать. Я не была особенной до того, как это случилось, и сейчас я тоже не особенная. Я просто еще одна женщина, которой хватило отчаяния и глупости сунуться прямиком в ловушку.

* * *

Мой любимый подарок – настоящее яйцо Фаберже, созданное для русской императрицы: сделанное из ляпис-лазури и отделанное изящной золотой филигранью. Внутри лежала цепочка с подвеской из редкого доминиканского синего янтаря с мухой, заключенной внутри.

Перед завтраком Наоми посмотрела кулон на просвет, поднеся его к нашему кухонному окну. На свету янтарь был глубокого, искрящегося синего цвета.

– Круто, – сказала она и уронила подвеску обратно в яйцо Фаберже. На столешнице, обитой линолеумом, оно казалось фальшивкой – словно безделушка из универмага. – Мои парни заказывали мне только еду навынос, – добавила сестра и снова принялась взбивать вилкой омлет.

С того места, где я сидела, синий особняк занимал все окно.

– Ты можешь позволить мне просто оставить это?

– Я и позволяю тебе оставить это.

– То, что он богатый, не значит, что он сволочь. Он был просто сиротой из Спокана, который…

– …который бросил учебу в Стэнфорде, – закончила она за меня. – Знаю, знаю, слышала. Он упоминал об этом мне лично и в каждом своем интервью, это есть на его странице в «Википедии» и в его биографии в «Нью-Йорк таймс»…

– Это нечестно, – сказала я. – Они цитируют это так, как будто Эштон хвастается, хотя на самом деле он просто гордится тем, что сделал свою карьеру сам.

– Вот так Эштон это видит? – спросила Наоми, глядя на меня. Она вылила омлет на скворчащую сковороду, и я подумала про взбитый палочкой мозг, вытекающий из ноздрей. – Вот что я скажу – потому что я пожалею, если не скажу этого. Меня беспокоит то, какую власть он получает над тобой. Ты бежишь на каждый его зов. Ты бросаешь все, когда ему это нужно. Ты знаешь, что для него купить тебе яйцо Фаберже дешевле, чем тебе – купить ему обед в «Макдоналдсе»? – Сестра вздохнула и помешала омлет на сковороде. – В вашей совместной жизни именно он всегда будет определять все. Ты будешь жить в его истории. Ты всегда будешь спутником вокруг светила.

Неужели моя сестра не понимала, что я всегда была таким спутником? Что я всю жизнь жила в ее тени? На наших совместных фотографиях я всегда смотрелась проигрышно по сравнению с ней – будто копия, выполненная неумелой рукой.

Борода Эштона была такой яркой, что все смотрели сначала на него. И все же рядом с ним я не смотрелась кем-то контрастно-ничтожным – скорее, кем-то дополняющим. В женщине, которая находилась рядом с ним, просто должно было быть нечто особенное.

…Как-то раз в субботу, несколько недель спустя, я сидела одна за одним из множества обеденных столов в особняке, рассматривая на экране своего новенького синего ноутбука модели кораблей в наборах для сборки. Я думала, что на Эштона произведет впечатление какое-нибудь хобби такого рода, к тому же мне нужно было чем-то заняться. Я оставалась в особняке все чаще, то на ночь, то на все выходные – отчасти ради того, чтобы избегать встреч с Наоми. Но Эштон, как оказалось, обычно отсутствовал по работе. Я чувствовала себя странно – одна и все же не одна, под взглядами молчаливых дворецких и цифровой ассистентки, которой, как мне казалось, я не нравилась.

Я едва успела заказать один набор с доставкой в особняк в этот же день, когда кто-то закрыл крышку моего компьютера, и я ахнула. По ту сторону стола стоял Эштон, одетый для деловой встречи: синий костюм, синий галстук, синие кожаные туфли.

– Вижу, тебе понравился твой новый ноутбук.

– Я не знала, что ты здесь, – отозвалась я, прижимая руку к груди. – Ты напугал меня до полусмерти!

– Только до «полу-»? – уточнил Эштон. – Перед тем, как уйду, я хочу кое-что отдать тебе. – Он протянул мне маленькую книжечку с золотым обрезом, украшенной филигранью обложкой и золотой застежкой. – Ты проводишь здесь много времени, и я решил, что ты захочешь осмотреть дом получше. – В книге содержались пароли от всех запертых дверей особняка, в то время как сам Эштон мог открывать их посредством голоса или отпечатка пальца. Знаменитый пробный камень «ключи от моего дома», который впоследствии обсуждали во всех СМИ.

Из нагрудного кармана он достал старинный прорезной ключ на ленте, завязанной бантиком, и покачал его на пальце.

– Это от комнаты за винным погребом. Единственное место, куда я прошу тебя не заходить.

– Но тогда зачем давать мне ключ?

Вид у него на мгновение сделался разочарованный.

– Я тебе доверяю, – с улыбкой сказал Эштон и вложил ключ мне в руку.