Или вот. Летом 2013 года, как раз когда я писал это послесловие, произошло интереснейшее открытие. В апреле в Великобритании был опубликован дебютный детективный роман; критика у него была хорошая, но продавался он плохо. В середине июля, примерно тогда, когда нераспроданные экземпляры чуть было не отправились в ванны с серной кислотой, газета Sunday Times раскрыла настоящее имя его автора: да, дебютанта в жанре детектива для взрослых, но одновременно едва ли не самого знаменитого романиста в мире (хотя на это звание вполне может претендовать Стивен Кинг). Робертом Гэлбрейтом оказалась Джоан Роулинг, выпустившая «Зов кукушки» под этим псевдонимом, чтобы посмотреть, как критики откликнутся на произведение, опубликованное не под ее настоящим именем. Предыдущее ее произведение, «Случайная вакансия», разошлось тиражом более миллиона экземпляров, но критики встретили его неблагосклонно, поэтому мотивы поступить именно так у нее были. Через несколько недель после того, как авторство было раскрыто, книга Роулинг стала номером один в списке бестселлеров Amazon; расхватывали цифровые книги, а бумажные смели просто моментально, так что издателю, Little Brown, пришлось допечатывать несколько сотен тысяч. Спрашивается: из-за чего такой ажиотаж? С точки зрения маркетинга мне здесь все совершенно понятно, но, если говорить об эстетике, какая по большому счету разница? Лучше или хуже эта книга как произведение Роулинг, чем как творение ее альтер эго, отставного военного разведчика? В конце концов, успех или провал книги всецело зависит от качества текста, а не от раскрученности авторского бренда. А чтобы оценить качество, нам нужно прочесть книгу. Каждый раз все мы обнаруживаем, что критики говорят не за нас. Часто не говорят за нас и продажи. Некоторые из худших моих читательских воспоминаний связаны с книгами, которые читали и превозносили все без исключения. Опыт не раз показывал, что, казалось бы, принадлежа ко «всем без исключения», я определенно не «все». Что мне нравится, что мне очень нравится и что мне совсем не нравится, я могу решить, только когда прочитаю книгу сам.
То же самое относится к анализу, или интерпретации, или… как хотите называйте то, чем мы занимались на этих нескольких сотнях страниц. Я могу сделать убедительным примером мое собственное прочтение романа или стихотворения, но не в силах сделать это прочтение вашим. Да, я много чего знаю о литературе, знаю, как можно с ней позабавиться, но ведь я – не вы, а вы – не я. И за это вы должны быть благодарны от всей души. Ни один человек в мире не прочтет «Жизнь Пи», «Грозовой перевал» или «Голодные игры» так, как вы… кроме вас самих. Часто, очень часто студенты извиняются за то, что понимают книгу по-своему: «Я так считаю, но…», «Может быть, я ошибаюсь, только…» или как-то по-иному выражают свое сожаление, и напрасно сокрушаются. Довольно! Все равно от извинений мало толку, а кроме того, они принижают говорящего. Будьте умны, будьте прямодушны, будьте уверены, верьте в себя, когда читаете. Это
Напутствие
У поэтов когда-то была традиция: в конце длинной поэмы или стихотворного цикла добавлять небольшую прощальную строфу. Роль ее могла быть самой разной. Иногда это был просто краткий итог всего остального. Моя любимая разновидность: извинение перед самой поэмой, что-то вроде: «Ну вот, книжечка, я тебя и написал. Может, ты и не шедевр, но я сделал все что мог. Теперь иди от меня в большой мир и живи в нем как знаешь. Прощай». Это ритуальное обращение называлось французским словом envoi (французы вообще подарили миру много терминов). В примерном переводе