Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Говорил ли я, что здесь многое зависит от века, что произведения разных эпох испытывают разные чувства к писателю и читателю? А ведь это так. Открою вам секрет, если вы его еще не знаете: литература – это индустрия моды. Мы, причастные к литературе, часто стыдимся признавать эту неприятную правду, но от нее никуда не уйдешь. Писатели то входят в моду, то выходят из нее. Начиная с Вордсворта, примерно целый век никто не вспоминал Джона Донна и поэтов-метафизиков семнадцатого века, пока модернисты, в основном Т. С. Элиот, не стали высоко ценить иронию и познание и не спасли бедолагу Донна от мусорной корзины истории литературы. И это довольно предсказуемая траектория движения к славе и почитанию, когда писатель умирает. Сначала могут ярко вспыхнуть сочувствие и интерес, за которыми почти наверняка последуют примерно два десятилетия полной тишины, когда мы даже не представляем, о чем писал он (или она). Лоуренс Даррелл? И кому он сейчас нужен? Айрис Мёрдок? Как витиевата! Энтони Бёрджесс? Слишком уж манерен. А потом колесо поворачивается, и репутация опять возносится к небесам. Вирджинию Вулф опускали на землю и даже ниже. Генри Грин слегка приподнимался, переиздавался, удостоивался нескольких статей лет через двадцать после своей смерти и снова канул в небытие. Я надеюсь дожить до следующего возрождения.

Иногда мы видим, что цикл повторяется пару раз. Когда я еще только начинал преподавать, Д. Г. Лоуренс вместе с Джойсом считался одним из двух столпов модернистской художественной литературы Британии (Вулф приписали к ним уже задним числом). Спешу заявить, что это было после длительного периода забвения, которое началось сразу же после его смерти в 1930 году. Но к 1960–1970 годам он сделался самой горячей штучкой. В конце того десятилетия были стремительно экранизированы его повести «Лис» (The Fox), «Дева и цыган» и роман «Влюбленные женщины». Но на фоне других восходящих трендов Лоуренс, похоже, не пережил комбинации феминизма и деконструктивизма. На наш современный вкус он слишком уж рыхл и сентиментален. Мир, влюбившись в лютый минимализм Реймонда Карвера, никогда не оценит перегретую, бесформенную лоуренсовскую прозу. Да еще и насквозь пропитанную запоздалым, мрачным романтизмом. И хотя Лоуренс наверняка видел себя ярым сторонником сильных женщин, его «феминизм» мало чем напоминает феминизм, привычный нам со времен Глории Стайнем и Симоны де Бовуар. Собственно говоря, Кейт Миллет стала одной из первых, но ни в коем случае не единственной феминисткой, выступившей с критикой воззрений Лоуренса на сексуальную жизнь, а они даже в лучших его произведениях изложены не слишком внятно. Наконец, нельзя полностью исключать, что сногсшибательная экранизация «Влюбленных женщин», снятая Кеном Расселом, тоже могла укрепить репутацию Лоуренса. Как бы там ни было, она изящно обрамляет эру, начавшуюся в 1960 году с судебного процесса (и оправдания) «Любовника леди Чаттерлей».

Справедливо? Не вполне; это не взлет, не падение. Но кто сказал, что литературная судьба должна быть справедливой? Стоит последить за писателем достаточно долго, и вы увидите, как модные поветрия делают свою работу. Но я отклонился (тоже мне новость…). Мы хотели поговорить о колесе истории и предыдущем, «модернистском» веке.