Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Эмблемы особенно полезны в фирменном жанре модерна – детективном романе, где они могут быть своего рода условными знаками, и это отлично понимала Агата Кристи. У Эркюля Пуаро таких знаков целая куча, в которой мы обнаружим и его усы, и любимый напиток, ячменный отвар, а у мисс Марпл всегда под рукой вязание. Все они создают героям определенное положение в их мире. Даже когда появился самый первый роман о Пуаро, вечные его небольшие стычки с окружающими были знаком человека несколько старомодного, этакого консерватора. Это описание говорит о Пуаро почти все. Ничего нового Кристи здесь не изобрела. Такая практика восходит как минимум к Шерлоку Холмсу, его войлочной шляпе (правду сказать, он надевает ее совсем нечасто), пенковой трубке и семипроцентному раствору кокаина. Целое поколение детективов и полицейских на вторых ролях получило свои личные талисманы: монокль лорда Питера Уимзи, Аста, фокстерьер Ника и Норы Чарльз, орхидеи и желтая рубашка Ниро Вульфа, кухонные хлопоты Спенсера у Роберта Б. Паркера (а если подумать, является ли Хоук – или любой другой приятель – эмблемой героя? Или Сюзан Сильверман, его давняя, когда-то благородная подруга?), или пластинки с блюзами (только в женском исполнении) Карлотты Карлайл, созданной Линдой Барнс. С другой стороны, если женщина-детектив ростом под метр восемьдесят, с пламенеющими рыжими волосами, как у Карлотты, то о чем еще тут говорить?

Иногда эмблемы повторяются, создавая своего рода мотив. В «Поездке в Индию»[31] Эдвард Морган Форстер рисует главного героя, доктора Азиза, через виды транспорта. Такая смена средств передвижения позволяет нам, если можно так выразиться, следить за движением Азиза вперед. Сначала он появляется, когда едет на велосипеде к своему другу Хамидулле, потом, после того как на велосипедном колесе спустила шина, нанимает запряженную пони двуколку, чтобы ехать к бунгало Каллендера. Он видит, как англичанки бесцеремонно, как будто так и надо, забирают его двуколку, чтобы отправиться в клуб, куда индийцам вход воспрещен, и заставляют его пешком идти домой; всем этим ему довольно грубо указывают на его место. Затем поезд, на котором Азиз совершает злосчастную поездку на Марабарские холмы, потом упоминается угнанная машина, прокатившись на которой Азиз снова попадает в тюрьму. Потом, когда все обвинения сняты, его уносят силы совершенно ему неподконтрольные – вот-вот вспыхнет восстание – в великолепном ландо.

Особое чудо Форстер творит с парой лошадей. Почти в самом начале романа Азиз по-дружески играет в поло с молодым английским офицером. Это стремление приобщиться к среднему классу, представленному занявшими страну британцами, показывает нам иллюзии, в которых пребывает молодой доктор. К нему никогда не будут относиться как к равному, хотя, например, офицер считает его приятным человеком. Все фальшиво с самого начала. Он одалживает пони у своего более удачливого друга Хамидуллы прежде всего для практики, и, хотя умело держится в седле, игра для него совсем непривычна; ему приходится обдумывать каждое свое действие, ведь он здесь – человек со стороны. Мнимые товарищеские отношения между индийцем-врачом и англичанином-военным возможны лишь в искусственном мире спортивной площадки, и то лишь потому, что оба тщательно избегают всех различий: ничто другое, кроме поло, их не связывает. В конце романа Азиз снова едет верхом; это своего рода прощальная прогулка с его старым другом, Филдингом. Они разговаривают; они едут верхом; они спорят об индийской идентичности и возможных вариантах становления государственности; ни о чем таком Азиз никогда не смог бы говорить ни с молодым офицером, ни с каким-нибудь другим англичанином в романе. Они друзья и поэтому могут спорить так откровенно и даже горячо. Вот только дружба эта обречена. В волшебном последнем абзаце лошади своим поведением отвечают на вопрос Филдинга, почему она невозможна в современной им Индии.

Вот только лошади этого не хотели – они расходились все дальше; не хотела этого земля, выставляя перед ними скалы, между которыми всадникам приходилось пробираться по одному, так узка была тропа; храмы, емкость для воды, тюрьма, дворец, птицы, туша павшего животного, Большой Дом, показавшийся вдали, как только они миновали проход и увидели под собой Мау: все они не хотели этого, сотни голосов твердили: «Нет, еще нет», а небо говорило: «Нет, не там».