Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

А что там с Клариссой Дэллоуэй? На чисто житейском уровне цветы ей нужны для сегодняшней вечеринки: в конце концов, что за встреча друзей без хотя бы маленького букетика? Цветы сегодняшние ведут к цветам вчерашним, к воспоминаниям о том, как много лет назад сама она была девушкой в цвету. Образность здесь более волнующая, чем у орхидей Вульфа, – возможно, потому, что мы настроены на более сложное, многослойное повествование. Кларисса, конечно, как и положено, выбирает цветы в магазине, и их отражение в витрине привлекает внимание психически неуравновешенного бывшего военного Септимуса Уоррена Смита, а в это время на улице случается небольшая автомобильная авария. Он не уверен, что именно отражается – возможно, дерево, может быть, даже то самое дерево, за которым весь день прячется его погибший товарищ Эванс, – но уверен, что этот образ полон значением, понятным только ему. А может быть, просто беспокоит его. Это очень похоже на то, что делает читатель: образ привлекает наше внимание, показывая некую второстепенную вещь, в значении которой мы не вполне уверены и смысл которой в лучшем случае расплывчат. Подобно Септимусу, мы вынуждены изобретать, делать свой выбор в каталоге туманных возможностей: одна-две самых вероятных, или самых утешительных, а возможно, и наименее неправдоподобных.

Та, в чьих руках эти цветы, сама по себе увядающий осенний цветок, пригнутый к земле временем и невзгодами (после эпидемии гриппа 1918 года у нее больное сердце). И все же мыслями она возвращается в свою весну, во время года, немыслимое без цветов, вспоминает, как еще их можно использовать, как ее подруга Салли Сетон помещала цветочные головки в вазу с водой; это была юношеская дерзость, шокировавшая взрослых. Означают ли эти шокирующие цветы столь же шокирующую тягу двух девушек друг к другу, выразившуюся в единственном поцелуе, которым Салли наградила Клариссу? Символизирует ли короткая жизнь цветка хрупкость жизни самой Клариссы или иронически комментирует постоянство отношений, потому что не только давно прошедшее время, но и жившие тогда люди вспоминаются Клариссе весь день и вечер? Является ли отчетливо сексуальная природа цветов, которые существуют вообще-то не для красоты, а для размножения, напоминанием о сексуальной природе человека, воплощенной в цветении ее дочери, Элизабет, или комментарием к уменьшившейся (и всегда двойственной) сексуальности Клариссы, которая, выйдя из детородного возраста, спит теперь одна в «узкой кровати»? Вулф не говорит прямо. Она предлагает, предполагает, намекает, но никогда ничего не объясняет. Так происходит с чулком, который в романе «На маяк» вяжет миссис Рэмзи; о ней критик Эрик Ауэрбах очень много сказал в знаменитой главе «Коричневый чулок» своей работы «Мимесис: изображение действительности в западной литературе» (1946)[32], где заметил, что, в отличие от традиционного романа, ни «авторизованной», ни авторской реальности в этом романе нет. А есть то, что внешние объекты и события служат лишь маркерами моментов времени и поводами для того, чтобы внутренние реальности героев могли заявить о себе. И действительно, как сам маяк, как мистер Рэмзи, на ходу декламирующий стихи, коричневый чулок может означать – и означает – много всего, в разные моменты и для разных героев. То же самое можно сказать и об узкой кровати Клариссы, и о перочинном ноже Питера Уолша, и о видавшем виды макинтоше мисс Килман. Так что же делать со всеми этими цветами? Вулф благоразумно предоставляет решать это другим. Есть желающие?

Вот почему мы, читатели, должны бы получать большие деньги. Из обрывков, из намеков и голословных заявлений мы создаем полотно, которое считаем плотным и долговечным. Мы находим реальность в героях, никогда не существовавших, находим внутреннюю мотивацию и эмоции в вещах, которые им сопутствуют, выстраиваем целых людей из набросков и этюдов. Как выражаются литературные обозреватели, это просто превосходно. Возможно, мы даже заслуживаем авторских гонораров. Только, собственного спокойствия ради, сильно не надейтесь.

11 Метим что?