Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Еще одно ключевое понятие – длительность во времени

(

la durée

). В отличие от часов или метрономов, люди ощущают время субъективно, так что моменты могут растягиваться чуть ли не до бесконечности, как за миг до автомобильной катастрофы, когда, говорят, вся жизнь успевает пронестись перед глазами. Любопытно, что длительностью во времени охотно пользовались и поэты-имажинисты в своих крохотных произведениях, и романисты с амбициями такими же большими, как у автора «Улисса» или «Поминок по Финнегану». В художественной литературе она позволяет почти безгранично тянуть один-единственный момент, потому что разум может работать сразу на великом множестве уровней и охватывать несколько предметов разом, потому что – по крайней мере, иногда – кажется, будто время стоит на месте.

Перемена присутствия в повествовании наиболее заметна в романах «потока сознания». Это не означает, однако, что повествователи совершенно исчезают; скорее они перестают быть посредниками или фильтрами для мыслей героев и выступают, можно сказать, комментаторами прямой трансляции, при скупых авторских ремарках или даже их полном отсутствии. Там, где Диккенс говорит, о чем кто-то думает и что это может означать или предвещать, Фолкнер или Джойс дают не только мысли (само это слово предполагает, что герой их осознает и даже контролирует), но весь ворох мыслей, инстинктов, домысливаний, рефлексов, реакций на внешние раздражители, которые воздействуют на героя. Книги «потока сознания» показывают все это совершенно открыто, без посредничества, вмешательства повествователя; герой говорит как бы сам с собой. Поэтому в этих книгах нередки сокращения, сжатия, использование второго лица. В последнем случае сказанное приобретает более общее значение, и говорящий предполагает, что его реакции и мысли принадлежат не ему одному, а любому человеческому существу.

Если бы вся история «потока сознания» была сплошной неудачей, то виновна в ней была бы одна-единственная часть одного-единственного романа. А между тем из этой части, возможно, и вышло все направление. В романе этот эпизод, который начинается и оканчивается словом «да», называется «Пенелопа», однако к его блеску Пенелопа не имеет никакого отношения. Весь он о Молли: