Как делать погоду

Оглушенный и обезоруженный, совершенно не готовый к испытанию бутиком, я опасаюсь, что скоро буду расшифрован и выведен на чистую воду. Из-за этого превращаюсь в деревянную скульптуру, ни в какую не желающую выбираться из синей «Вольво». Ноги утрачивают способность к движениям, изо всех сил упираются в резиновый коврик. Пальцы теребят замок молнии. Глаза смотрят в бесконечность, не замечая повелительных жестов хозяйки жизни. В итоге я все же вспоминаю о необходимости везде и всюду держать себя в руках, саморегулироваться, уважительно относиться к традициям и вероисповеданиям окружающих. Совершив немыслимое усилие, деревянная скульптура вытряхивается из машины, едва не поцарапав дверцей серебристый бок соседнего Range Rover’a. В лицо врывается сырость, затаившаяся между булыжниками брусчатки после дождя. В уши вторгается голодный рев города, визг сирен, нетерпеливый вой сигнализаций, крики, гудки и свист тормозящих об асфальт колес. На противоположной стороне узенького проезда, на флюгере башенки особнячка самозабвенно чистит перья и встряхивается на ветру маленькая мокрая ворона. Облик птицы кажется смутно знакомым и даже родным. Мне бы хотелось, чтобы эта жалкая на вид ворона и в самом деле оказалась одной из многочисленных Карлуш волшебника, тайно наблюдающих за чистотой и нравами столицы. Я припоминаю, что последние полгода работаю пресс-секретарем начальника самого независимого в мире метеобюро. Это неожиданно дает мне силы. Плечи расправляются. Деревянная скульптура превращается обратно в человека. И я смело направляюсь, сам не зная, куда.

Небрежно сдернув с шеи пестрый шарфик, рассеянно придерживая под мышкой туго набитую сумочку-аккордеон, сияющая Вероника вплывает в раскрывшиеся перед ней стеклянные двери. Приближаясь к ним, я раздумываю, не те ли это сказочные двери, которые всегда распахиваются перед дельными и дальновидными людьми, на чьих лицах незримым штрих-кодом отпечатался годовой доход. Не те ли это волшебные двери, чуткий сенсор которых распознает навеки деформированных служебным положением, пропитавшихся успехом хозяев жизни. Замешкавшись, нечаянно касаюсь одной из створок, оставляя на синеватом стекле отпечатки пятерни. Будто в знак протеста двери притормаживают, упираются, заедают, ни в какую не желая пускать чужака внутрь. Лишний раз подтвердив, что их невозможно обмануть, ведь они всегда становятся скрипучими и тугими вблизи маскирующихся неудачников, опоздавших на счастливый поезд разинь. И безбилетников, не имеющих места под солнцем, вроде меня. К входу подскакивает плечистый охранник в полосатой рубашке, что-то приглушенно похрипывая в рацию. Из-за его плеча виновато улыбается продавщица с гипнотической родинкой над верхней губой. Извиняясь, она оглядывает меня от стоящих дыбом волос до мысов измазанных в глине казаков. Через долю секунды возле поломанной створки уже возится смуглый человек в спецовке-комбинезоне. К счастью, Вероника так зачарована, что на некоторое время начисто забывает о моем существовании.

Внутри бутика клубится ледяной фиолетовый воздух. Туда-сюда носятся искусственные, надушенные сквозняки. Вдоль стен на широких разноцветных полках как уникальные археологические находки красуются лакированные сумочки в форме машинок, мартышек и перцев. На стеклянных столиках безупречными веерами разложены перчатки, шелковые косынки, терпко пахнущие кожей ремешки с рисунками в виде вишенок и черепушек. Хрупкие на вид кашемировые сарафаны, робкие свитера, ангорские и меховые безрукавки висят на передвижной вешалке, создавая атмосферу театральной костюмерной. А еще беспечности, пустоты и простора.