Как дети

Если бы он знал, из-за чего они ругаются, все было бы понятно, как про фонари на облаках или как когда звучат незнакомые слова, значит, разговор взрослый. Но это даже не «Ближний Восток». То есть слова-то простые, но совершенно не ясно, почему они их произносят и почему при этом кричат.

Сейчас они поругаются, потом мама будет плакать, а папа мрачно сидеть. Потом они помирятся, но лучше бы не ссорились.

Когда отец сердится, черты его лица истончаются, он как будто становится меньше. Тогда называть его папой не получается. Нужно какое-то уменьшенное слово. «Пяпя», – думает ребенок. Он еще в том возрасте, когда у всего на свете много имен. Злобный пяпя.

Мама накрывает на стол. Сегодня ребенка из детского сада забирал отец. Она не смотрит на мужа и сына, но при этом не выпускает их из своего внимания. Вот они, стоят у окна, о чем-то разговаривают. Ей нравится, как легко муж находит общий язык с сыном. Она слышит, о чем они говорят, но не прислушивается к разговору. Так даже лучше – видеть все как бы со стороны, изучать двух этих пришельцев, не вдаваясь в подробности языка, но понимая, что наблюдаешь некий абсолютный контакт.

Она положила на стол скатерть. Она не всегда это делает, иногда они просто ужинают, потом она смахивает крошки с деревянной столешницы – и все. Но сегодня ей хочется хоть немного их порадовать. За то, что они так тихо и доверительно разговаривают при ней. За то, что дали ей стать свидетелем чего-то личного. За то, что не боятся ее, не прячутся, не секретничают или не молчат.

На ужин будет рыба. Ничего особенного, обычная рыба под майонезом, обычный ужин. Но на столе скатерть. Еще бы добавить букет цветов, и будет почти празднично. Но и без букета сойдет. Хотя было бы неплохо.

Вот они за столом. Рыба всегда оказывается слишком костлявой. Более костлявой, чем ей бы хотелось. Она вынимает мелкие косточки изо рта, кладет на край тарелки, стыдливо поглядывает на мужа и сына. Но они едят. Особо не восторгаются, но едят. Ребенок ест хорошо. Они ведь и не обязаны каждый раз ее хвалить. Иногда еда – это просто еда. Время от времени просто надо есть, вот они и едят.

Ребенок, видимо, быстро наелся. Он начинает скучать, баловаться, стучит вилкой по тарелке. Она одергивает сына, зная, что муж не любит резких звуков за едой. Иногда он даже не может слышать, как кто-то рядом жует, и включает музыку. Иногда они едят в тишине или разговаривают.

Но сын ее не замечает, успокаивается на несколько секунд, а потом снова принимается за свое. Тогда уже вступает муж:

– Ешь спокойно.

Ребенок притихает. Ужин продолжается.

Утолив первый голод, муж заговаривает с ней. О работе он уже спросил, точнее, она его спросила, а потом и он ее – как будто из вежливости. Он говорит о новостях. О войне. Она его пугает, сама идея войны. Поэтому даже если война идет где-то далеко, он говорит о ней. Ей не нравятся эти разговоры. Как будто вместе с ними война, идущая где-то далеко, входит и в их дом. Тревожная нота, повисающая в воздухе. Но она слушает, что-то отвечает ему, понимает – так надо. Он разговаривает о политике, только когда его что-то угнетает, гложет, подтачивает изнутри. Значит, надо дать ему выговориться, выслушать, попытаться утешить.

Ей не хочется вести эти разговоры при ребенке. Кто-то матерится при детях, кто-то при них курит и пьет, кто-то разговаривает о политике. Но что она может ему сказать? Он говорит, не нуждаясь в ответе. Точнее, он нуждается, но не оставляет для ответа никакой возможности. Она пытается что-то отвечать, понимая, что говорит невпопад, понимая, что не находит нужных слов, что ей не хватает терпения или мудрости.

Удивительно, как легко удавалось ее матери всегда угадывать настроение мужа, поворачивать разговор так, что он этого не замечал, как будто праздные, но такие нужные семейные разговоры – его идея. Она, как утка на пруду, ловила встречный ветер и заслоняла от него птенцов.

Муж говорит, она слушает, ребенок скучает. Какие-то абсолютно неуместные за столом подробности гибели Каддафи. Влияние ливийского конфликта на российскую экономику. Мысли по поводу ситуации на Ближнем Востоке в целом.

Ребенок волнуется. Он, конечно, скорее всего не понимает, ну или не очень понимает, о чем речь. Несколько раз он коротко вдыхает ртом, как будто собираясь что-то сказать, но так ничего и не говорит, ловя взглядом то лицо матери, то лицо отца, то вообще что-то постороннее.

– В своем завещании Каддафи призвал сторонников продолжать сопротивление, – говорит отец.

– Правильно! – неожиданно и громко выпаливает ребенок.

Мать вздрагивает, отец сурово и удивленно смотрит на сына.