Как две капли воды

Пока что Эдди не придирался к его внешнему виду. Предвыборная платформа была рассчитана на то, чтобы найти отклик в душе простого человека, а именно – те­хасского среднего класса. Тейт Ратледж должен был стать защитником униженных. И его одежда пока вполне соот­ветствовала этой роли. Впрочем, это не был политический маневр, он одевался так еще с начала семидесятых, когда они с Эдди учились в Техасском университете.

– Сегодня умер один из уцелевших в катастрофе, – тихо сообщил Тейт. – Парень моих лет, женат, четверо детей. Получил множественные повреждения внутренних органов, но его как-то склеили, и все думали, он выкараб­кается. И вот – умер от инфекции. Господи, – он помо­тал головой, – ты можешь себе представить – пережить такое и умереть от инфекции?

Эдди Понял, что его друг захандрил. Это было опасно как для Тейта лично, так и для всей кампании. Джек уже высказывал опасения по поводу морального состояния Тейта. И Нельсон тоже. В числе прочего в обязанности Эдди входило следить за настроением Тейта и не допус­кать никаких депрессий или срывов.

– А как Мэнди? – спросил он нарочито бодрым голо­сом. – Все добровольные помощники в нашей штаб-квартире по ней соскучились.

– Мы сегодня повесили у нее в комнате плакат с авто­графами. Не забудь поблагодарить всех от моего имени.

– Да, ребята хотели как-то ознаменовать ее выписку домой. Должен тебя предупредить: завтра она получит плюшевого медведя больше тебя ростом. Ты ведь знаешь, она прямо-таки королева предвыборной кампании.

Наградой Эдди была вялая улыбка.

– Врачи говорят, что переломы у нее заживут бесслед­но. И от ожогов следов не останется. Она сможет играть в теннис, выступать на стадионе в группе поддержки школьной команды, танцевать – одним словом, делать все что угодно. – Тейт поднялся и сходил еще за парой пива. Опять устроившись в кресле, он сказал: – Физиче­ски она оправится. А вот с психикой – тут есть сомнения.

– Дай ребенку время. С такими потрясениями и взрос­лому нелегко справиться. Не случайно авиакомпании держат специальный штат психологов для тех, кто уцелел в катастрофе, и родственников погибших.

– Я знаю, но Мэнди и без того была чересчур застен­чива. А теперь она производит впечатление абсолютно закомплексованного ребенка. Она зажалась. Конечно, если я очень стараюсь, мне удается ее рассмешить, но мне кажется, она просто хочет мне угодить. В ней не осталось живости, подвижности. Она все время лежит, уставившись перед собой. Мама говорит, во сне она плачет и просыпа­ется от кошмаров.

– А что психолог?

– Эта дубина? – Тейт вполголоса выругался. – Она говорит, что нужно время и терпение и что мне не следует требовать от ребенка слишком многого.

– Ну видишь, все то же самое.

– Я не сержусь на Мэнди за то, что она отказывается действовать по команде, – отрезал он. – Психолог имела в виду именно это, отчего я и пришел в ярость. Но, пони­маешь, у моей девочки такой вид, как если бы на ее плечах лежал груз всей вселенной, а это ненормально для трех­летнего ребенка, согласись.

– Но ты ведь не видел детей, оставшихся в живых по­сле авиакатастрофы, – резонно возразил Эдди. – Эмо­циональное потрясение, которое она пережила, не может пройти в одночасье, это тебе не физическая травма.

– Я понимаю. Просто… черт, Эдди, не знаю, сумею ли я оправдать ожидания Кэрол и Мэнди, да к тому же еще и избирателей.

Больше всего Эдди боялся, что Тейт раздумает балло­тироваться и сойдет с дистанции. Когда Джек сказал, что среди журналистской братии ходят слухи, будто Тейт собирается снять свою кандидатуру, первым его желанием было найти этих сплетников и поубивать на месте. К сча­стью, до Тейта эти слухи не дошли. Да, надо что-то де­лать, чтобы поддержать моральный дух кандидата на нужной высоте.

Подавшись вперед, он сказал:

– Ты помнишь, как на втором курсе ты выиграл для нас товарищеский теннисный турнир?

Тейт ответил неуверенно:

– Смутно.

– "Смутно", – усмехнулся Эдди. – Ты и не можешь этого помнить отчетливо, потому что ты был в страшном похмелье. Ты тогда забыл, что предстоит игра, и всю ночь пропьянствовал. Мне пришлось вытаскивать тебя из по­стели, ставить под холодный душ и тащить к девяти часам на корт, иначе нам записали бы неявку.

Тейт посмеивался.

– И что ты хочешь этим сказать? К чему ты это вспомнил?

– Я это вспомнил потому, – сказал Эдди, сползая с кровати, – что ты сумел взять себя в руки в сложнейших обстоятельствах, когда знал, что должен это сделать. Ты был нашей единственной надеждой на победу в турнире и хорошо это понимал. И ты выиграл, несмотря на то, что за несколько минут до матча с трудом продрал глаза и выблевал дюжину пива.

– Да, но сейчас не студенческий турнир по теннису.

– Зато ты, – сказал Эдди, тыча в него пальцем, – ты остался прежним. Сколько я тебя знаю, ты всегда умел быть на высоте момента. В те два года, что мы вместе учились в университете, и потом, в летном училище, и во Вьетнаме, когда ты тащил меня на себе из этих проклятых джунглей, – ты всегда вел себя как герой.