Если захват Белого дома был чреват колоссальными человеческими потерями, то, думается, штурм президентской дачи был бы не ахти каким сложным делом. Шесть – десять лет назад такие операции могли бы закончиться тихо и молниеносно. В августе 1991 убить или депортировать в «Завидово» первого российского Президента было бы непостижимо сложно. И главное потому, что уже были произнесены на всю страну слова-заклинания: совершен антиконституционный переворот, в опасности Россия и ее законно избранный Президент. Это был бы для путчистов самоприговор, и они это прекрасно понимали. Но вместе с тем они понимали и другое: оставшийся на свободе Ельцин и его сторонники не откроют хунте путь к власти. Что было делать? Чтобы ответить на этот извечный вопрос, главари государственного переворота теряли драгоценные часы. И к счастью, эти потерянные часы, хотя и обернулись для них трагедией, зато сохранили им единственное, с чем никогда не хочется расставаться, – жизнь. Упущенное заговорщиками время прибавилось к часам демократов и в итоге способствовало победе. Маятник российской истории качнулся вправо, влево и замер…
Начиная с 18 августа судьба Ельцина висела на волоске. Но дело в том, что путчисты не уложились в свой график. Бывший начальник 7-го управления КГБ Е. Ращепов дал такую интерпретацию событиям: «…Детали предстоящей операции обсуждались на совещании у заместителя министра обороны Владислава Ачалова. Он проинформировал собравшихся, в числе которых были начальник группы «Альфа» Виктор Карпухин и командующий ВДВ Павел Грачев, о том, что в воскресенье 18 августа самолет Ельцина под благовидным предлогом будет посажен не во «Внуково», а на военном аэродроме «Чкаловский». Планировалось, что командир особой дивизии КГБ пригласит Ельцина в здание аэровокзала, где, как я понял, у него состоится разговор с министром обороны Язовым. Перед подразделением ВДВ и группой «Альфа» ставилась задача нейтрализовать охрану Ельцина»… «Обследовав вместе с Карпухиным Архангельское, – вспоминает Ращепов, – мы обратили внимание, на большое количество в поселке вооруженных милицейских нарядов, в том числе и подвижных милицейских групп. Это подтвердило, что идет подготовка к встрече высокопоставленного гостя.
Убедившись, что самолет приземлился и Президент России отправился в Архангельское, я доложил об этом Грушко. Он приказал мне держать наготове группу «Альфа» и ждать распоряжения от Крючкова».
Итак, все было предрешено. С четырех утра спецназ ждал приказа, но не дождался. Время шло, а действий не было. То ли помешало интенсивное движение в районе Архангельского, то ли многочисленные прохожие… А может, все дело в другом: может, фортуна и на этот раз была благосклонна к моему шефу, а не к тем, кто жаждал поставить его на колени? Как бы там ни было, Ельцину и его охране удалось «вместе» с танками прибыть в Москву, один из которых и стал трибуной для Б.Н. Ельцина.
Вечером 21 августа Илюшин предложил нам собраться в приемной Президента. Обсуждался вариант в случае крайней необходимости перебраться в американское посольство. Американцы были готовы принять нашу группу.
Разве мог я когда-то предположить, что кварталы моего детства превратятся в поле битвы и не с каким-то иноземным захватчиком, а со своими соотечественниками. А бой по существу уже начался. Горели автобусы, раздавались автоматные очереди, пространство, прилегающее к Белому дому, взорвалось стоном многотысячной толпы: «Убийцы! Убийцы! Убийцы!»
В те часы я как никогда чувствовал необходимость дружеского локтя. Прекрасно понимаю Юрия Лужкова, который уже в первые часы путча твердо решил, что скорее умрет в борьбе, чем позволит быть схваченным у себя дома или застреленным в переулке.
В самый критический момент, когда до вероятного штурма оставались считаные часы, мне позвонила жена. Мы не знали, как ободрить друг друга, не было слов… Кажется, недавно мы с ней обсуждали «простой» вопрос – идти на работу к Ельцину или нет… И вот уже все позади: бессонные ночи, многотысячные митинги, изнуряющий предвыборный марафон… И прошлое и будущее стали какими-то далекими и эфемерными. Болело сердце за сына, к счастью, он был в безопасности. Тревожные мысли о матери не покидали в эти минуты и Бориса Николаевича. Не выдержало материнское сердце, и после путча Клавдия Васильевна заболела.