Как это было на самом деле у королей и королев. Книги 1-8

Не понимавшая, а вернее сказать – не желавшая понимать, что происходит, царица Евдокия была счастлива тем, что ее «ненаглядный лапушка» приехал в Преображенское и вновь ночует с ней в одной постели. Опасность, грозившая Петру со стороны коварной регентши, вовсе не принималась Евдокией (Авдотьей, как называла невестку Наталья Кирилловна) во внимание.

– Бог с вами, что вы такое говорите! – безмятежно отмахивалась она от родных братьев, пытавшихся вразумить ее. – Царь – особа священная. Никто на него руку поднять не посмеет, потому что рука та сразу же отсохнет, а потом и гром небесный святотатца поразит.

Однако же Софья, по всему судя, кары небесной не боялась. В 1689 году Петру минуло семнадцать, и он имел полное право отобрать у сестры регентство. Зная, как сильно влияют на молодого царя Наталья Кирилловна, ее брат Лев Нарышкин и (что было особенно обидно для царевны!) любимый двоюродный брат Василия Голицына Борис, она ожидала со стороны Петра всяческих для себя неприятностей – ибо люди, его окружавшие, являлись ее заклятыми врагами.

Чтобы уберечься от заточения в монастырь или даже смерти, она попробовала венчаться на царство и сделаться «самодержицей». Верный ее слуга думный дьяк Федор Шакловитый, возглавлявший тогда стрелецкое войско, попытался уговорить своих подчиненных поддержать Софью, но стрельцы не согласились. Они прекрасно понимали, что Петр уже вошел в возраст и сможет отомстить.

Тогда Софья, обуреваемая страхом и жаждой власти, решилась самозванно именовать себя во всех официальных бумагах «самодержицей». Нарышкины возроптали; народ, которому, кажется, не очень нравилось, что им пытается единолично править представительница слабого пола, возмутился и пригрозил бунтом.

И Софья задумала убить брата. Задумала после того, как убедилась: договориться с ним будет невозможно. Упрям, своеволен и вспыльчив… как и она сама. Родственники все-таки.

…В июле в Кремле всегда устраивался крестный ход в день праздника явления Казанской Богоматери.

По обычаю в Успенском соборе служил литургию сам патриарх Иоаким при многочисленном стечении народа и в присутствии всего царского семейства: обоих царей, цариц и царевен. После обедни богомольцы стали поднимать кресты и иконы, и в числе первых царевна Софья Алексеевна взяла икону «О Тебе радуется».

Прежде царевны никогда не участвовали в крестных ходах, и такой поступок показался Петру явным доказательством стремления сестры царствовать и очень раздражил его.

– Неприлично тебе, сестра, идти с нами в крестный ход, искони женщины не участвовали в торжествах, – сказал Петр, хмурясь.

– Я и без твоего указу знаю, что мне прилично, – сухо ответила Софья и с образом прошла мимо брата.

Молодой царь вспыхнул, быстро покинул церковь, махнул рукой своему конюшему. Вскочив в седло, Петр помчался в Коломенское.

Разумеется, история эта стала широко известна, и общее мнение было на стороне Петра, выступившего защитником старины.

«Он хочет не только лишить меня власти, но и в терем запереть, – размышляла Софья Алексеевна. – Но этому не бывать. Обоим нам тесно. Я – или он!»

Именно после этого первого открытого столкновения с повзрослевшим братом царевна решилась действовать.

Вечером седьмого августа 1689 года Софья призвала в Кремль множество стрельцов. Возможно, ее напугали слухи о том, что этой ночью Петр с потешными войсками двинется на Москву, чтобы расправиться с Милославскими и лишить ее, царевну, власти. Возможно, в ее намерения входило нападение на Преображенское, где был тогда Петр, и его пленение или даже убийство. Каковы бы ни были замыслы царевны, осуществиться им не удалось. Пока стрельцов распаляли направленными против Нарышкиных речами, двое служилых людей, давно уже решившихся переметнуться к молодому царю, не жалея коней, скакали в Преображенское.

Глубокой ночью, с трудом отыскав в темноте ворота, они забарабанили в них изо всей силы. Сторож не захотел сам отворять стрельцам (известно, люди хитрые и царю враги!) и пошел будить Бориса Алексеевича Голицына, спавшего тяжелым сном после очередного кутежа.

Услышав о том, что царевна-де готовится Петра убить и что сюда вот-вот придет несметная стрелецкая сила, князь Борис мгновенно протрезвел и направился прямиком в супружескую опочивальню, где спали Петр и Евдокия.

Стрельцы, поспешившие в Преображенское, надеялись на прощение и награду и потому преувеличили опасность. Борис Голицын, ни на минуту не забывавший о том, что брат его ходит в любимцах у Софьи Алексеевны, тоже захотел показать царю свое усердие. Он не стал осторожничать, а предпочел действовать грубо и прямо.

Зная, что Петр, как и все нервные натуры, спит чутко, он легонько встряхнул его и сказал тревожно:

– Спасайся, государь, стрельцы идут в Преображенское!

Петр – в ночной рубашке, с блуждающим взором, с всклокоченными волосами – вскочил и кинулся в ближайшую рощу. Голицын несся за ним, прижимая к груди царскую одежду и громко веля конюху седлать самую быструю лошадь.